кучу и дрожащих от страха ослов, освещаемых ослепительными зигзагами молний, и понял что попал куда надо. А дождя все не было.
Это было странно… ОЧЕНЬ странно. Греку-киприоту казалось что воздух буквально насышен энергией сродни электрической: он чувствовал как потрескивает при прикосновении кожа, только наощупь она сейчас была не сухой и наэлектризованной, а какой-то скользкой, вроде кожи несвежей рыбы.
Он заметил возвышающуюся над зияющим отверстием входа в подземелье плиту, поспешил туда и, остановившись лишь на мгновение, чтобы зажечь свечу, начал спускаться вниз. Фитиль разгорелся и постепенно стали видны уходящие в недра земли каменные ступени. В этот момент откуда-то снизу до его слуха вдруг донесся какой-то звук. Чуткий Каструни тут же целиком обратился в слух, а когда понял, что именно за звуки раздаются из-под земли, от ужаса кровь буквально застыла у него в жилах, а сам он будто примерз к ступеням. С выпученными глазами, вставшими дыбом волосами он наклонился вперед и стал прислушиваться.
Звуки послышались снова: безумный все нарастающий хохот, переходящий… или не совсем?… в крики? Что же во имя… ? Смех, вопли и… жужжание? Жужжание…
… бесчисленных мух!
Они вырвались из темноты как облако и тут же окутали Каструни — закружились так близко от него, что на лице он чувствовал дуновение ветерка от взмахов бесчисленных крылышек. Мух было так много, что они слились в одну синевато-черную отливающую металлом подвижную завесу, а потом миновали его и устремились наружу — прямо в грозовую ночь. Да, это несомненно были мухи: мясные — или так называемые песьи — мухи крупные как пчелы! Обычно они заводились в испорченном мясе или на загнивающих ранах на теле живых существ!
По спине Каструни пробежал холодок ужаса. Что бы ни происходило там, внизу, это явно было не по нему. Лучше не спускаться вниз. Он попятился назад, поднялся на несколько отделяющих его от выхода ступенек, выскочил наружу и отбежал к полуобвалившейся стене неподалеку. Там он укрылся среди камне и впился взглядом в темную дыру входа. И не успел Каструни замереть в своем укрытии, как до него снова донеслись крики — крики, подобных которым ему еще в жизни не приходилось слышать и, как он надеялся, никогда в жизни больше услышать не придется. Они были исполнены предсмертной муки, агонии, невыносимой боли, они будто возвещали о неотвратимом приближении самой Смерти.
Но тогда ЧТО же это была за смерть?
Никакие деньги теперь не удержали бы Каструни. Ни деньги, ни сокровища, ни любые, даже самые щедрые посулы. В принципе, он не был особенно суеверен, и к тому же далеко не глуп. Там под землей явно умирали люди, причем умирали в старшных, невероятно жестоких мучениях. И он понимал, что это наверняка дело рук Гуигоса, поскольку именно его смех доносился снизу — точнее сказать его, но только какой-то поразительно молодой! В нем чувствовалась сила, порожденная явно не на земле, а в преисподней, и сейчас его раскаты смех почти заглушали отчаянные предсмертные вопли иракцев.
А когда и смех и крики начали мало-помалу стихать и Каструни подобрав поводья одного из ослов, отвязал его, чтобы поскорее покинуть ужасное место, вдруг раздался шелест множества крыльев. Из отверстия у основания стоящей плит вдруг начали вырываться клубы дыма, хотя нет, это был не дым, а почти сплошной столб чего-то черного, подобно нефтяному фонтану струей забившему из дыры в земле. Но у нефти собственная воля отсутствовала, а эта струя начала расползаться в разные стороны, образуя в небе под огромными тучами затянувшими небо, еще одну тучу, которая разлетелась в разные стороны под шелест миллионов крыльев.
Часть этой крылатой орды налетела прямо на Каструни и осла, а одно из составляющих его летучих существ ударило грека-киприота прямо в лицо.
Сначала ему показалось, что это какой-то летучий таракан и он хлопнул себя ладонью по щеке, но под рукой оказалось что-то довольно крупное — со страху Каструни едва не принял его за воробья. Тут снова сверкнула молния, и он понял, что вырвавшаяся из-под земли туча состоит из саранчи!
Сначала мухи, а теперь саранча? Каструни решил было, что им овладели кошмары. Что же за ящик Пандоры открыли там внизу эти трое? Сокровище? Нет, все это было больше похоже на источник какой-то нечистой силы! Он уже собрался было залезть на своего осла… но тут его ушей коснулся какой-то новый звук и он поспешно затащил животное за какую-то кучу щебня. Раздалось что-то вроде хныканья, стенаний или всхлипывания — а может и то и другое и третье в одном. Страшные звуки становились все громче, как будто какое-то нечленораздельно бормочущее существо стремилось вырваться из глубины подземелья и раствориться в ночи. Мхирени!
Мхирени, сильнейший из двух иракцев, тот, чье лицо было обезображено шрамом. Но сейчас это был вовсе не тот Мхирени, каким Каструни видел его в последний раз. Нет, сейчас это был безумец, человек, совершенно потерявший голову от страха! Он карабкался по ступенькам на четвереньках, нижняя челюсть его безвольно отвисла, с губ капала пена. Выпученные глаза несчастного казались двумя бурыми безжизненными камешками на багровом от прилившей крови лице, прочерченном неровной полоской белой краски. Что ему довелось увидеть, что с ним случилось — неизвестно, но несомненно было одно: этот человек совершенно лишился разума от страха.
Выбравшись на поверхность он, казалось, лишился последних остатков сил, до этого поддерживавших его мощное тело. Он рухнул на землю и застыл, распростершись у торчащей над входом в подземелье плиты. Впиваясь скрюченными пальцами в землю, он всхлипывал и булькал как младенец, но продолжалось это всего лишь какое-то мгновение.
Потому что в следующий миг послышался голос — чудовищный голос, похожий на кваканье какой- то гигантской лягушки — и имя, которое он проквакал, было именем обезумевшего от ужаса иркаца:
— МХИРЕНИ! ЯКОБ МХИРЕНИ!
Голос — он донесся снизу — как будто одной лишь своей сверхъестественной силой смог мгновенно поставить Мхирени на ноги. И на этот раз также было совершенно очевидно, что это голос Джорджа Гуигоса, только громче и сильнее раз в десять.
— НЕТ! — забубнил Мхирени. — Нет, только не я. Возьми его, возьми Хумнаса, только меня не трогай!
— ИХЬИ ХУМНАСА БОЛЬШЕ НЕТ, ЯКОБ. ТЫ И САМ ЭТО ЗНАЕШЬ. НО ЕГО ОДНОГО НЕДОСТАТОЧНО. МНЕ НУЖНЫ ТРОЕ. МНЕ НУЖЕН ТЫ, ЯКОБ!
— НЕТ! — отчаянно мотая головой снова возопил Мхирени.
Он попробовал побежать, но лишь топтался на одном месте в какой-то жалкой замедленной пародии на бег. Очевидно бедняга совершенно лишился сил от ужаса, потери крови или чего-то еще. Он переступал с ноги на ногу, взмахивал руками, грудь его тяжко вздымалась, но при всем при том он едва шевелился. Глядя на него, Каструни вдруг почувствовал, что ему становится плохо — но мгновением позже, когда он увидел как из проклятой дыры появляется еще что-то, ему стало еще хуже.
Что ИМЕННО это было, Каструни сказать бы не смог. Ни тогда, ни когда-либо впоследствии. Лишь одно было ясно — оно не принадлежало ни к нашему миру, ни к хоть как-то упорядоченной Вселенной вообще. Это было какое-то отливающее черным сущее воплощение кошмаров!
С него во все стороны летели клочья пены, оно колыхалось, поднимаясь вверх из зияющей у подножия стоящей торчком плиты дыры, подобно какому-то чернильно-черному желе. И оно явно было живым, поскольку смеялось смехом Джорджа Гуигоса! Потом из него вдруг молниеносно рванулись вперед черные желеобразные щупальца и сбили Мхирени с подгибающихся ног. Тот с воплем упал и черное скользкое нечто стало натекать на него подобно какой-то обладающей собственным разумом черной слизи. Мхирени, весь облепленный липкой мерзостью сумел подняться — теперь из слизи торчали лишь его руки и голова. Темное нечто снова попыталось повалить его. Он вцепился в покрывающую его массу руками и начал отрывать ее от себя, но она оказалась упругой и снова и снова возвращалась на место. Похоже, бороться с ней было бесполезно.
Снова раздался демонический смех. Даже пожирая Мхирени заживо, чудовище дьявольски хохотало.
Каструни просто не мог, да и не осмеливался шевелиться. Нет, он должен оставаться на месте и просто наблюдать. Ему было плохо, перед глазами все кружилось, земля и кипящее тучами небо смешивались в каком-то бешеном круговороте. Он отчетливо видел происходящее, и в то же время знал — такого просто быть не может. Ясно он отдавал себе отчет только в одном: что бы ни случилось дальше, он
