ухоженным белым пальцем. — До какой-то степени, разумеется, — добавил он с улыбкой. — В разумных пределах!
ЗАПАД, ГДЕ ТЫ ОСТАВИЛ СВОЕ СЕРДЦЕ
От автора
Джон Говард Пейн, драматург и актер, написавший в 1823 году слова песни «Дом, милый дом» для оперы «Клари, Миланская дева», планировал также издать «Историю племени чероки». И хотя он собрал большое количество фактического материала, работу эту так и не сумел завершить.
Пейн родился в 1791 году в Нью-Йорке, три года посещал колледж, и в 1809 году состоялся его первый артистический дебют, принесший ему славу и сделавший его одним из самых известных актеров в Америке. Позднее он жил и работал в Англии, где влез в большие долги, за которые даже попал в долговую тюрьму. В сотрудничестве с Вашингтоном Ирвингом он написал «Ромул, король-пастух». Затем он был американским консулом в Тунисе, где и умер в 1852 году.
В тюрьме ему довелось познакомиться с Джоном Россом, вождем племени чероки, боровшимся против переселения своего народа в Индейскую Территорию 10.
Если не принимать в расчет интерес Пейна к племени чероки и его попытки помочь им, известность на Западе ему принесла песня «Дом, милый дом», которая на протяжении многих лет оставалась одной из самых популярных в этих краях.
Эту песню часто пели и в моем доме.
Запад, где ты оставил свое сердце
Джим Лондон лежал, прижимаясь к земле, уткнувшись лицом в сухую траву прерии. Его стройное, некогда могучее тело, измученное жарой и голодом, одолевала нечеловеческая усталость, перед глазами все плыло, но несмотря ни на что, он упрямо твердил себе: чтобы выжить, он должен оставаться незаметным.
Жаркое солнце нещадно палило спину, но он продолжал лежать, вдыхая застоявшийся, кислый запах пропитанной потом одежды и давно немытого тела. Позади остались дни пути, когда он шел вперед, стараясь не нарваться по дороге на отряды команчей, и ночевки на голой земле среди камней или в зарослях кустарника. Он шел один, не имея при себе ни оружия, ни еды, и вот уже девять часов во рту у него не было ни капли воды. В последний раз он пробовал напиться, слизывая росу с листьев.
Крики умирающих до сих пор звенели у него в ушах, перекрываемые грохотом беспорядочных выстрелов и воинственными кличами индейцев. Трагедия произошла у него на глазах. Тогда с вершины холма он заметил холщовые верхи крытых конестог 11 и направился в ту сторону, наперерез каравану. Но когда он уже совсем достиг цели и собирался просить о помощи, на караван напали команчи.
Судя по тому, как началась атака, индейцы, должно быть, заблаговременно укрылись в высокой траве, а затем, когда повозки проезжали мимо, выскочили и набросились на возчиков. Совершенная тактика. В этом случае у каравана не оставалось никакой возможности образовать круг из повозок и вести оборону. Правда, передние повозки начали разворачиваться, но двоих других возчиков убили на месте, и еще один отчаянно отбивался от набросившегося на него индейца. Развернуть эти повозки стало уже невозможно. Две первые оказались отсеченными от последних четырех, и на них набросились по меньшей мере два десятка краснокожих. Повозка отчаянно отбивавшегося возницы перевернулась, угодив колесом в канавку, заросшую высокой травой, это и решило судьбу храброго парня. Его убили.
Через двадцать минут все кончилось. Разграбив повозки, индейцы отправились восвояси, оставив на земле забитых волов, изуродованные и лишенные скальпов тела возчиков и женщин, убитых ими или наложивших на себя руки.
Но Джим Лондон продолжал неподвижно лежать на земле. Далеко не первый раз переходил он через равнины и не впервые встречался с индейцами. Прежде ему доводилось воевать с команчами, а также с кайовами, апачами, сиу и шайенами. Он родился на Орегонской тропе и в юности успел поработать возчиком на тропе Санта-Фе. Джим не спешил уходить, знал, что в любую минуту сюда может нагрянуть кто-нибудь из индейцев, чтобы проверить, нельзя ли взять из разграбленных повозок еще что-нибудь.
В воздухе пахло дымом, поднимавшимся над горевшими повозками, но он упрямо выжидал. Прошло не меньше часа, прежде чем Лондон осмелился ползком двинуться к вершине холма. Притаившись за торчавшим пуком травы, он окинул взглядом открывшуюся его глазам печальную картину.
Над обугленными останками дощатых повозок лениво клубился сизый дымок. Землю усеивали изуродованные тела зверски убитых людей. Прошло еще довольно много времени, а он все смотрел на разоренные повозки и обводил пристальным взглядом склоны ближних холмов. Наконец убедившись, что вокруг ни души, пополз дальше, со всеми предосторожностями спускаясь к подножию холма, невидимый среди высокой травы.
Это оказался не первый разграбленный караван на его пути, и он надеялся, что среди обломков ему все-таки удастся найти флягу с водой и что-нибудь из еды, а может быть, оружие, оставшееся незамеченным индейцами. Краснокожие грабили наспех, забирая то, что попадется на глаза, обычно разбрасывая еду и круша все, что нельзя взять и унести с собой.
До его дома оставалось более двухсот миль, и жена, которую он не видел вот уже целых четыре года, ждала его. Он знал, чувствовал сердцем, что она ждет его возвращения. На войне же именно эта его уверенность и стала поводом для насмешек окружавших.
— Слушай, Джим, она ведь не знает, где ты и что с тобой! Она даже не знает, жив ли ты! Никакая женщина не будет ждать так долго! Тем более что за все время ты ни разу не дал о себе знать. Особенно если живет там, где одной ей не прожить, а вокруг полно мужиков!
— Она будет ждать. Я знаю Джейн.
— Ни один мужчина не может знать женщин настолько. Так не бывает. Ты же сам говорил, что приехал с караваном в шестьдесят первом. Теперь на дворе уже шестьдесят четвертый. За это время ты побывал на войне, получил ранение. Ты не был дома и ни разу не получил весточки от нее. Она тоже о тебе ничего не слышала. Хуже всего, конечно, то, что ты оставил ее на клочке земли, где стоит всего одна- единственная хижина. Земля не обработана, да и соседей нет поблизости. Джим, ты сошел сума! Поехали лучше в Мексику вместе с нами!
— Нет, — упрямо твердил он. — Я еду домой. К Джейн. Я отправился на Восток, чтобы привезти ей кое-что из вещей, хотел обзавестись каким-никаким имуществом для нашего ранчо. Так что я вернусь домой и привезу все, за чем ездил.
— А дети у тебя есть? — спросил дородный сержант, настроенный весьма скептически.
— Очень жаль, но нет. Хотя, — задумавшись, добавил он, — возможно, и есть. Джейн казалось, что она беременна, когда я уезжал, но точно она сказать еще не могла. Я ведь думал, что уезжаю только месяца на четыре, не больше.
— А получилось, что на четыре года? — Сержант покачал головой. — Забудь о ней, Джим, поехали с нами. Никто не спорит с тем, что она хорошая женщина. Судя по твоим рассказам, так оно и есть, но ты оставил ее одну, и, скорее всего, она думает, что тебя уже нет в живых. Она снова выйдет замуж, может, у нее уже есть семья.
Джим Лондон упрямо покачал головой:
