Друзья узнали, где она живет, как долетела, чем кормили, и множество других сведений. Немного рассказали о себе. Так за разговорами незаметно доехали до отеля. Стас вышел из-за руля, открыл дверку, помог даме выпрыгнуть из машины и заявил:
– Я сам провожу Илгу.
Водители взяли чемоданы, и вся группа скрылась в лобби-баре отеля. Вскоре вернулись водители, а за ними пришел довольный Стас.
– Не, мужики, – сказал он, понизив голос, – вот это баба, а? Профессор. Брюнетка. А? Хороша! А у меня эти, без образования, только ноги и все. Мишка, не вздумай клеиться, жене скажу. И ты тоже, бабник чертов.
– Поглядим. – Леня едва успел отпрыгнуть от ласкового Стасова кулака. – Ты, в натуре, шутки надо понимать.
– Никаких шуток, – заявил Стас. – Шутки кончились.
– А сколько здесь стоять? – спросил Мишка.
– Илга просила полчаса, – ответил Стас, – подождем. Поедем в ресторан на двух машинах. Я с Илгой в этой, а вы – во второй.
Профессор Свенсон не заставила себя ждать ни одной лишней минуты. Вечер удался. За столом разместились так: Леня с Мишкой с одной стороны, Илга и Стас – с другой. Для знакомства выпили шампанского, затем по рюмке водки. Когда Стас налил ей вторую, она, смеясь, сказала, что Стас переоценивает ее желание набрататься. Все удивились, но потом сообразили и объяснили Илге, что имеет смысл говорить «набраться». Смеялись много. Потом танцевали по очереди, но очередь получилась немного странная; вначале Стас пригласил Илгу, затем Леня, а затем снова Стас, следующий танец был за Мишкой, а после него Стас заявил, что ему не дают танцевать с Илгой, что он, бедняжка, только сидит и смотрит, и увел Илгу к оркестру. Какой-то зажиточный приезжий также попробовал пригласить Илгу, попросив у сидящих разрешения, но Стас загудел, что девушка не танцует, а Илга, оказавшись умницей, перешла на английский, и мужчина испарился. Возвращались в отель в том же порядке, Стас снова пошел провожать Илгу и отсутствовал несколько дольше. Потом, перед тем как разъехаться, он заявил:
– Сегодня я еще немного поработаю над культурной программой. Балет – обязательно! Ничто так не размягчает нежное женское сердце, как страсти, выраженные телодвижениями.
И все с ним согласились.
Консультация
Мишка, конечно, не удержался и все растрепал. Илга днем заскочила к нему и пробыла около Оли некоторое время. А потом он ей объяснил, кто такая Оля и почему его друзья решили ей помочь. Поэтому, когда вечером мужики заехали за Илгой в больницу, уже одетые для театра, Илга смотрела на них другими глазами. И Леня, и Стас почувствовали себя неловко.
Балет был великолепен, Стас – безумно обаятелен. В перерыве все, кроме Лени, пили в буфете шампанское. Леня взял рюмку «Хеннесси». Потом гуляли, разглядывая портреты и фотографии актеров. И тут Илга заявила:
– Я бы хотела посмотреть, как живет эта девушка Оля. Это можно?
– Думаю, можно, – ответил Леня, – я попробую договориться.
Утром следующего дня Леня позвонил Аде Семеновне и попросил устроить посещение Олиной квартиры. Учительница знала о приезде знаменитого профессора, видела Илгу в больнице и, удивленная, потом рассказала Вале об иностранном докторе.
– Такая молодая, а уже знаменитая. Ты бы видела, как с ней носятся. А к Олечке пришла с толпой врачей. Та вначале испугалась, но профессор ее успокоила, даже по голове погладила. Долго смотрели.
– Дай-то Бог, – ответила та, – вот счастье будет, если девку на ноги поставят.
Ада Семеновна не видела проблемы в посещении квартиры.
– Ключ у Валюши, – сказала она, – так что в любой момент, когда Валя дома, можно зайти посмотреть квартиру. Утром всего удобнее.
И на третий день пребывания Илги с самого утра поехали на квартиру Оли. Илга и Стас приехали на машине, Леня подошел из дома, учительница и соседка уже их ждали. Все вошли в грязный, вонючий подъезд. Илга ахнула. Экскурсию по квартире провела Валюша.
– Вот, осторожнее, здесь подпорка. Потолок может обвалиться. Проходите прямо в комнату. Бедно здесь, но чистенько.
Квартира была крохотная и темная. Мебели почти не было.
– Распродала что смогла. Да что там было! Отчим привез ей разного барахла, шкаф старый и прочее. Так она и это продала. Мать-то у нее померла, царствие ей небесное, – объяснила Валя.
Вместо мебели использовались деревянные ящики и картонные коробки. Ящики были оклеены кусочками разноцветной бумаги.
– Это Оля клеила. Подбирала бумажки и клеила. Чтобы не так уродливо было.
В одной комнате висела лампа без абажура, в другой – пустой патрон.
– Свет приходится экономить. Могут выключить. Платить-то нечем. За квартиру уже год не плачено, – продолжала экскурсию гид, – хотели помочь ей обменять на меньшую квартиру, с приплатой. Давали объявление. Да что толку! Кто пойдет в наш деревянный барак!
В квартире стоял запах старой одежды, гнили. Но действительно, все было аккуратно прибрано. Это была аккуратность крайней нищеты. Прошли в кухню. Кран подтекал; чтобы вода не брызгала, Оля приспособила к крану тряпочку, по которой в раковину бойко стекала вода. Раковина когда-то была эмалированная. То же можно было сказать и про ванную, сбоку которой висела газовая колонка, подвязанная веревкой, держащей переднюю панель. В туалете пластмассовый бачок соединялся с унитазом полностью проржавевшей трубой.
– Отчим обещал ей устроить, да больше не приходил. А… – махнула рукой Валя.
Илга закончила осмотр, потрясенная. Она вышла, попрощалась с женщинами и остановилась на миг возле машины. Там взяла за руки Леню и Стаса и что-то произнесла на незнакомом, видимо, датском, языке. Леня попросил перевести.
– А, – махнула рукой Илга, – ужасно это. А вы – хорошие человеки, я хотела сказать, люди.
В глазах у нее стояли слезы.
Пора было ехать в больницу, и они расстались. Стас так бережно подсадил Илгу в машину, и она так доверчиво опиралась на его руку, что у Лени появились кое-какие подозрения. Они уехали в больницу, к Мишке. А Леня зашел к себе за дипломатом и направился на биржу.
Вскоре после начала торгов оба Лениных номера разрывались от звонков. Он выставлял котировки, покупал, продавал, советовал клиентам и советовался сам.
– Наконец до тебя дозвонился, – раздалось в трубке гудение Стаса.
– Говори быстрее, – ответил Леня, – у меня клиент на второй линии.
– Лень. – Голос Стаса стал необыкновенно жалобным и просительным. – Позвони в свой пансионат, а? Номер и баню на сегодня до завтра.
– С ума сошел? Или сговорился уже, старый…
– Лень, ну пожалуйста, – канючил Стас.
– Хорошо, я перезвоню.
Леня бросил трубку, и его увлек поток дел. Только через час он вспомнил о Стасе, позвонил директору пансионата и тут же перезвонил Стасу. Того не было, и Леня попросил передать телефонограмму:
– Твоя просьба выполнена. Но запомни, профессор должен быть в форме еще один день. Удачи. Леня.
Телефонограмму обещали передать обязательно.
А вечером позвонил Мишка с новостями:
– Рассказываю по порядку. Во-первых, я выбрал верное лечение. Завтра Илга пропишет еще несколько лекарств. Во-вторых, как я и думал, лечение костей займет много времени. Илга говорила что-то о специализированной клинике в Швейцарии. В-третьих, Стас заявился довольно рано, утащил профессора, и они куда-то умчались. Кажется, там вовсю развивается роман.
– Поехали в тот пансионат, – наябедничал Леня, – сауну им захотелось.
– Ого! – воскликнул Мишка. – Но я тебе скажу еще новость. Ты обалдеешь. Представляешь, когда Илга осматривала Олю по поводу ее ног и говорила со мной, то мы заметили, что Оля очень внимательно слушает. Поэтому когда Илга высказала сомнение в полном восстановлении двигательного аппарата, она перешла на английский. И Оля вдруг заплакала. Илга бросилась к ней, стала говорить с ней, объяснять, что врачи часто говорят на непонятном языке. А та все не успокаивается. И тут Илга, видимо, догадалась и спросила, не знает ли Оля, случайно, английский. И та, представляешь, кивнула и сказала, что немного понимает. В школе учила. Вот тебе и новость!
– Врешь? – удивился Леня.
– Я когда трезвый врал? – спросил Мишка.
И он был прав. В трезвом виде трудно было найти человека честнее.
Стас привез Илгу к девяти утра в больницу, а сам поехал к Лене. Он звонил ему по мобильному, требовал встречи и кофе. Леня встревожился. Дважды он заставал Стаса в таком настроении. Это было связано с увлечением. Стас тогда встал на «колеса», доставал какие-то таблетки и был совсем невменяем. К счастью, это состояние длилось недолго. А что на этот раз? Леня сделал завтрак – творог и немного ветчины. Налил чайник и в ожидании Стаса уселся за компьютер. Уже с первых слов, сказанных в прихожей и сопровождавшихся швырянием на пол дубленки, стало ясно, что дело крайне серьезное.
– Вот, – гудел Стас, – в моем лице ты видишь кого? Ты думаешь, что я – это я? Ни себе хера! Это не так.
– Не мог ли бы ты, – спросил Леня, снижая накал, – подобрать с пола свою дрань и повесить на вешалку? Я ничего не имею против, но вскоре должна прийти уборщица, и она, безусловно, выкинет ее на помойку. Тогда тебе придется возвращаться в свой офис в одном пиджачке.
– Ирония, – возвестил Стас, не делая ни малейшей попытки исправить положение с дубленкой, – ирония. Всегда ирония. Никакого проникновения в тонкую, чувственную душу приятеля. Только разрушительный сарказм и ирония. Где мой кофе?
И кофе, и завтрак Стасом были получены. Леня не торопил человека, – пусть будет пауза. И Стас благодарно молчал, чавкал, хмыкал и поглощал еду. Наконец остановился, вытянул из Ленькиной пачки сигарету, вкусно ее прикурил и сказал неожиданно:
– Я рассмотрел над комодом фотографии. Там, у Оли в квартире. Помнишь, несколько детских? Оле годика два. Мать-то у нее какая была! Красавица! Даже на старых фото и то заметно. И папаня видный.
– Я тоже обратил внимание, – спокойно ответил Леня, – подумал, какая девушка могла бы вырасти. Да вот Бог не дал.
