разделаться с телеграммами. Он, конечно, знал, что у меня есть ключ: у дежурного всегда должны быть запасные ключи от всех комнат посольства. «Зачем вам утруждать себя и спускаться вниз, — сказал он. — Дайте мне ключ, я все сделаю сам. В две минуты». И тут он заметил, что я колеблюсь. Она закрыла глаза.
— Он был такой… жалкий. Его так легко было обидеть. И я уже однажды оскорбила его — заподозрила, что он заглядывает в мои письма. Я любила его… Клянусь вам, я никогда никого не любила прежде…
Мало-помалу ее рыдания утихли.
— И вы дали ему ключи? Всю связку? Ключи от комнат, от сейфов…
— Да, и от всех столов и несгораемых шкафов, от парадного входа, и от черного, и от сигнала тревоги в архиве аппарата советников.
— И ключ от лифта?
— Лифт тогда еще не был на ремонте. Его заперли только в конце следующей недели.
— И долго он держал ключи?
— Минут пять. Может быть, даже меньше. Это ведь недолго, верно? — Она умоляюще вцепилась в его рукав. — Скажите, что это недолго.
— Чтобы снять отпечаток? За это время он мог снять пятьдесят отпечатков, если у него был навык.
— Но ему нужен был бы воск, или пластилин, или еще что-нибудь… Я потом проверяла — смотрела в справочнике.
— Он мог держать все это наготове у себя в комнате, — равнодушно заметил Тернер. — Она ведь на первом этаже. Не растраивайтесь, — сочувственно добавил он. — Может быть, он и в самом деле просто хотел впустить хор. Может быть, у вас слишком разыгралось воображение.
Она перестала плакать. Ровным, монотонным голосом она продолжала свои признания:
— Хор не репетирует в эти дни. Только по пятницам. А это был четверг.
— Вы это выяснили? Справились у охраны?
— Я знала это с самого начала. Знала, когда давала ему ключи. Делала вид, будто не знаю, но знала. Просто не могла отказать ему в доверии. Это был акт самопожертвования, неужели вы не понимаете? Акт самопожертвования, акт любви. Но разве мужчина может это понять!
— И после того, как вы отдали ему ключи, — сказал Тернер, поднимаясь с колен, — он не захотел вас больше знать?
— Все мужчины таковы. Разве нет?
— Позвонил он вам в субботу?
— Вы же понимаете, что не позвонил. — Она снова уронила голову на руку.
Он захлопнул свою записную книжечку.
— Вы слушаете меня?
— Да.
— Упоминал он когда-нибудь о женщине, которую зовут Маргарет Айкман? Он был помолвлен с нею. Она знала и Гарри Прашко.
— Нет.
— А о какой-нибудь другой женщине?
— Нет.
— Говорил он с вами о политике?
— Нет.
— Были у вас основания предполагать, что он человек крайне левых убеждений?
— Нет.
— Случалось вам видеть его в компании каких-либо подозрительных личностей?
— Нет.
— Говорил он с вами когда-нибудь о своем детстве? О своем дядюшке, который жил в Хэмпстеде? Дяде-коммунисте, воспитавшем его?
— Нет.
— О дяде Отто?
— Нет.
— Упоминал он когда-нибудь о Прашко? Упоминал или нет? Вы слышите? Упоминал он о Прашко?
— Он говорил, что Прашко был его единственным другом на всей земле. — Она снова разрыдалась, и он снова ждал, пока она успокоится.
— Говорил он о политических взглядах Прашко?
— Нет.
— Говорил, что они по-прежнему дружны? Она отрицательно покачала головой.
— Гартинг обедал с кем-то в четверг. Накануне своего исчезновения. В «Матернусе». Это были вы?
— Я же вам говорила! Клянусь, я не видела его больше!
— Признайтесь, это были вы?
— Нет!
— Он сделал пометку в своей записной книжке, которая указывает на вас. Буква «П». И в других случаях он делал такие же пометки, имея в виду вас.
— Это была не я!
— Значит, это был Прашко, так, что ли?
— Откуда я могу знать?
— Потому что вы были его любовницей! Вы признались мне только наполовину, не рассказали всего! И вы продолжали спать с ним до последнего дня, пока он не скрылся!
— Это неправда!
— Почему Брэдфилд покровительствовал ему? Лео был ему глубоко антипатичен, почему же Брэдфилд так опекал его? Поручал ему всевозможные дела? Держал на жалованье?
— Будьте добры, оставьте меня, — сказала она. — Пожалуйста, уходите. И никогда больше не появляйтесь.
— Почему?
Она выпрямилась.
— Уйдите, — сказала она.
— В пятницу вечером вы ужинали с ним. В тот вечер, когда он исчез. Вы были его любовницей, но не хотите в этом признаться!
— Неправда!
— Он расспрашивал вас о Зеленой папке! И заставил вас передать ему спецсумку, в которой она хранилась!
— Неправда! Неправда! Убирайтесь вон!
— Мне нужна машина.
Тернер спокойно ждал, пока она звонила по телефону.
— Sofort! (Немедленно (нем.)) —сказала она. — Sofort. Сейчас же приезжайте и заберите этого господина отсюда.
Он направился к двери.
— Что вы с ним сделаете, когда разыщете его? — спросила она упавшим голосом: волнение истощило ее силы.
— Это уж не моя забота.
— А вам, значит, все равно?
— Мы его не найдем, так что это не имеет значения.
— Зачем же тогда искать?
— А почему бы и нет? Разве не в этом проходит наша жизнь? Все мы ищем людей, которых нам не суждено найти.
