поднял вверх руку с ключом.
– Отпирает всегда последний, – сказал он. Сержант нашел на стене то, что искал, – ящик со стеклянным оконцем прятался позади раскрытой двери. Капитан взялся за основной рубильник, уже было потянул его вниз, как вдруг сержант грубо оттолкнул его в сторону.
– Нет! Идите наверх, будете говорить мне, когда шофер посветит фарами.
– Кто здесь командует? – попытался возразить капитан.
– Делайте, как я сказал.
Он открыл электрощит и осторожно взялся за первую пробку, щуря глаза за очками в золотой оправе, – спокойный на вид человек.
Осторожно, будто боясь удара током, сержант тонким, как у хирурга, пальцами вывернул пробку, потом сразу завернул ее обратно, оглянувшись на того, кто стоял на верхней ступеньке у входа в подвал. Затем он так же поступил со второй пробкой, и по-прежнему капитан ничего не сказал. На улице неподвижные солдаты наблюдали за окнами дома, они видели, как на одном этаже за другим пропадал свет и быстро загорался снова. Сержант выкрутил еще одну пробку, затем четвертую, я тут услыхал возбужденный крик с улицы: «Фары! Он сигналит фарами!»
– Тише! Идите спросите у водителя, какой этаж. Но тихо.
– Из-за этого ветра нас никто не услышит, – раздраженно ответил капитан. Через несколько секунд он вернулся. – Шофер говорит, четвертый. На четвертом этаже вырубился свет, и тут же прекратилась передача. А теперь опять пошла.
– Расставьте людей вокруг дома, – сказал сержант. – И возьмите пять человек: они пойдут с нами. Он на четвертом этаже.
Бесшумно, как настороженные звери, фопо с карабинами в руках высыпали из двух крытых грузовиков и двинулись к дому разорванной линией, оставляя на тонком снегу черные следы. Несколько фопо приблизились к дому вплотную, другие остановились поодаль, вглядываясь в окна. На некоторых были каски, и их фигуры напоминали о войне. То здесь, то там послышались щелчки затворов, превратившиеся в сплошной слабый гул, который скоро замер.
* * *
Лейзер отсоединил антенну, намотал ее обратно на бобину, прикрутил ключ Морзе к крышке, положил наушники в коробку для мелких деталей и запихнул клочок шелка в ручку бритвы.
– За двадцать лет, – возмущенно проговорил он, держа перед собой бритву, – не могли найти места получше.
– Зачем ты занимаешься этим?
Она сидела с довольным видом в ночной рубашке и плаще, который был как будто ее неотъемлемой частью.
– С кем ты разговариваешь? – опять спросила она.
– Ни с кем. Меня никто не слышал.
– И все-таки зачем ты занимаешься этим?
Надо было что-то сказать, и он сказал:
– Чтобы был мир.
Он надел куртку, подошел к окну и выглянул. На крышах лежал снег. Со злобной силой дул ветер. Он посмотрел вниз, туда, где замерли фигуры людей.
– Мир для кого? – спросила она.
– Послушай, кажется, погас свет, когда я работал с передатчиком?
– Разве?
– Всего на секунду-другую, как когда выключают электричество?
– Да.
– Выключи свет. – Он стоял совершенно неподвижно. – Выключи свет.
– Зачем?
– Я люблю смотреть на снег.
Она выключила свет, и он раздвинул потертые занавески. Снег светился бледным светом. В комнате был полумрак.
– Ты сказал, что мы еще будем заниматься любовью, – жалобно сказала она.
– Послушай, как тебя зовут?
Он услышал шорох плаща.
– Так как тебя зовут? – жестко спросил он.
– Анна.
– Послушай, Анна. – Он подошел к постели. – Я хочу на тебе жениться, – сказал он. – Когда я встретил тебя в той гостинице, увидел, как ты сидела, слушала пластинки, я влюбился в тебя, понимаешь? Я инженер из Магдебурга, я так тебе сказал. Ты меня слушаешь?
Он крепко взял ее за руки и встряхнул. Он говорил торопливо.
– Ты увезешь меня с собой, – сказала она.
– Именно так! Я сказал, что мы будем любить друг друга, что поедем куда захочешь, в любое место, о котором ты могла только мечтать, понимаешь? – Он указал рукой на плакаты на стене. – На всякие острова, где много солнца…
– Зачем? – прошептала она.
– Мы пришли с тобой сюда. Ты думала, что мы будем заниматься любовью, а вместо этого я вытащил нож и приставил его тебе к горлу. Я сказал, что если ты пикнешь, то прирежу тебя этим самым ножом, как… как того парня. Я тебе говорил, что зарезал одного парня.
– Зачем?
– Мне нужно было поработать с передатчиком. В какой-нибудь квартире, понимаешь? Все равно в какой. Мне было некуда идти. Я познакомился с тобой и использовал тебя. Вот как все было, если тебя спросят, вот что ты должна говорить.
Она рассмеялась. Ей было страшно. Она неуверенно легла, приглашая и его, будто он желал этого сейчас.
– Если спросят тебя, помни, что я сказал.
– Я хочу, чтобы ты сделал меня счастливой. Я люблю тебя.
Она обхватила его голову обеими руками и прижала к себе. Губы у нее были холодные, мокрые и тонкие, а зубки – остренькие. Он отстранился, но она продолжала обнимать его. Он напрягал слух, но, кроме ветра, никаких звуков различить не мог.
– Давая немного поговорим, – сказал он. – Ты одинока, Анна? Есть у тебя кто?
– Ты о чем?
– Ну там, родители, парень. Кто-нибудь.
Она отрицательно покачала головой:
– Только ты.
– Послушай, давай застегнем пуговицы на твоем плаще. Мне прежде хочется поговорить. Я тебе расскажу про Лондон. Ты наверняка хочешь послушать про Лондон. Как-то раз я прогуливался по набережной, шел дождь, и там какой-то человек рисовал на тротуаре. Ты подумай! Рисовал мелом под дождем, а дождь сразу все смывал.
– Ну иди ко мне.
– Знаешь, что он рисовал? Просто собак, дома, всякое такое. И людей, Анна… Ты попробуй себе представить! Вот так стоять под дождем и смотреть, как он рисует.
– Я хочу тебя. Обними меня. Мне страшно.
– Слушай! Знаешь, почему я прогуливался? От меня требовали, чтобы я переспал с одной девушкой. И за этим послали в Лондон. А я вместо этого прогуливался.
Ее глаза блестели в темноте: она понимала то, что он говорил, как-то по-своему, но как – ему было непонятно.
– Ты тоже одинок?
– Да.
– Зачем ты приехал?
