играя в поддавки, я так старался проиграть, как будто завтра умирать… И вот итог моих сражений, вот что взошло на грядке бреда: любовь – искусство поражений, в любви страшней всего – победа. – Не нахожу, что возразить, Иван Афанасич, но как в жизни применить, не представляю. Стремиться к поражениям в любви, по-моему, излишне, они и так косяком идут, поражения, одни прямые и откровенные, а другие…
– В виде побед, эти единственно и страшны. Кто предупрежден, тот вооружен, разумейте…
ДС поднял и разломил пирожок-гнездо. Вынул бумажку, пробежал текст глазами. Читать вслух не стал, передал мне. Я озвучил.
Все в порядке. Новости худые прибывают. Звезды полыхают. Жизнь кипит. А малыши седые, пошумев немного, затихают. Все в порядке. Малыши, не старьтесь, не смолкайте. Старички, шумите, делайте зарядку, в баньке парьтесь, если что и стопочку примите. Я за вас обеими руками, я желаю вам хорошей жизни. Только вы не будьте дураками, не ищите счастья в дешевизне. Жизнь одна, богат ты или беден, а у смерти запашок женитьбы… Лучше лишний рупь отдать соседям, а последний хорошо пропить бы. Все в порядке, милые, не ссорьтесь, над собой посмеиваться смейте. Чтобы жить, нисколечко не портясь, думайте о легкой, доброй смерти, но всерьез ее не принимайте, а с собою не играйте в прятки… Стопочки повыше подымайте и не беспокойтесь, все в порядке. Глядя молча друг на друга, мы с ДС несколько мгновений простояли в немой сцене, словно у Гоголя в концовке «Ревизора», когда городничему и его свите объявляют известие о приезде Настоящего Ревизора… Иван Афанасьевич сцену прервал.
– К прочитанному стихиатрическое послемыслие родилось, вы позволите? Пушкину легкий отзвук…
Уходит все, что мило – природа любит месть… Но то, что где-то было, – то снова где-то есть. И сколько через точку проходит плоскостей, настолько нам отсрочку дает Отец Вестей, и смерть в припадке пьянства о том заводит речь, что время – лишь пространство для бесконечных встреч. – Это обнадеживает, Иван Афанасьевич, – произнес после паузы ДС. – Этому хочется верить. И как-то верится даже, когда пьяная смерть дуреет и, как черепаха Тортила, выбалтывает свою тайну…
– Во-во, старуху костлявую поить надобно чаще, добрее будет… Теперь ваша очередь, доктор.
Меня охватило волнение.
– Может, мне уже не надо, Иван Афанасич? Может, хватит уже?… Нам домой пора.
– Не мандражируйте, док, – непреклонно сказал ИАХ. – Тяните, или я потяну за вас…
– Ладно, будь что будет.
Я вскрыл своего тянитолкая и прочитал:
Альтерэго – что телега: все свое – пихай в нее: зов мечты, восторг побега, боль души, позор, гнилье… Только знай: цена вопроса у телеги высока – под колеса к ней с откоса
