холод проникал под легкую одежду, уши ломило, в носу и горле жгло предчувствием простуды, а сердце изнемогало под тяжестью знания: «Орыси больше нет». От Орыси остался только голубоглазый Джим. «Я хочу домой, к маме…» – застонала Катя, но тут же перед глазами возник пейзаж краснотрубинского вокзала, и она вздрогнула от омерзения. «Нет, только не это! В Краснотрубинске я задохнусь от тоски. А в Москве мне нет места. Где же мне жить?»
– Здесь, Катерина…
Катя обернулась. И увидела Ника Пламенского. Он был в новом, незнакомом Кате плаще, красив, живописен и основательно подморожен. Длинные волосы развевались на ветру.
– Я говорю, я уже два часа околачиваюсь здесь, Катерина, жду тебя.
«И даже его появление меня не радует, – мрачно констатировала Катя. – Поздно. Он сам все испортил».
– Катюшка, ты куда? – удивился Ник, не замечая в девушке желания броситься к нему в объятия. – Ты разве не рада меня видеть?
Катя грустно покачала головой и собралась идти дальше. Ник заволновался и схватил ее за руку. Он рассчитывал, что дирижировать оркестром будет он, а оркестр вел себя непонятным образом. По всем правилам обольщения девушка, вымоченная в уксусе долгой разлуки, должна была радовать соблазнителя своей мягкостью и уступчивостью, с благодарным визгом болтаться у него на шее, словно колье, и осыпать жаркими поцелуями. Ничего этого не было. Катерина перла по улице, как БТР, и не обращала на композитора никакого внимания.
Удивленный завоеватель предпринял контрудар: он властно остановил Катю, развернул ее к себе лицом и прижал к груди.
И вновь результат оказался неожиданным. Слезы брызнули из глаз Катюши, она начала всхлипывать. Сообразительный музыкант увлек девушку в первое попавшееся кафе, усадил ее за столик и заказал кофе.
– Говори! – решительно сказал он, достал из кармана пиджака носовой платок и начал работать над Катиной внешностью.
– Что говорить?! – сквозь слезы прохлюпала Катя. – Твой друг Кочетков оказался маньяком. Он задушил Орысю!
– Как? Ленька?!
– Да! Он в тюрьме. А Орыси больше нет!
– Это та хорошенькая блондинка, которую я видел в приемной?
Катя положила руки на стол, уткнула в них лицо и зарыдала.
Официантка принесла кофе и выразительно посмотрела на Ника. У нее была своя версия происходящего: он сказал, что уходит навсегда, она бьется в истерике. Или: она призналась, что беременна, он отказывается жениться.
– Не плачь. Скажи мне, он еще кого-то убил? Катюша, милая, давай поговорим. Тебе станет легче.
– Ты бросил меня! – подняла голову Катя. – А мне было так тяжело в эти дни!
– Прости. – Ник покаянно опустил голову, одновременно пододвигая Катерине чашечку кофе. – Выпей. Холодно. Пойми, я не мог приехать. Я работал. Но я постоянно думал о тебе. С нежностью, любовью, надеждой. Я знал, ты сможешь простить мне очередное исчезновение…
– Трудно было поднять трубку и позвонить!
Ник вздохнул.
– Я не такой, как все, – оправдывался он, всеми силами изображая на лице покорность и сожаление. – Пойми… Я не владею собой, когда дело касается музыки…
– Значит, ты должен быть один, – заключила Катя, отодвигая чашку. Сердце дернулось, принимая на себя еще один груз – добровольный отказ от возлюбленного.
Катя направилась к выходу, спиной взывая к Нику: «Останови меня! Верни!» Дверь кафе захлопнулась, и Катерина вышла на улицу. Сопротивление Ника не пришлось преодолевать: он и не собирался удерживать ее.
«Вот и все, – подумала Катя. – Теперь я осталась совсем одна».
Она проснулась в пять часов утра с твердым намерением не сдаваться.
«Пройденный этап, как говорила Орыся. Часть моей жизни, с ее печалями, заботами и горем, уходит в прошлое. Я проведу черту и разделю свою жизнь на две половины. Там, за чертой, останутся и Олег, и Ник. И все мои неудачи. И отвратительный, лживый Виктор Сергеевич. Пусть все остается в прошлом. Я начну жизнь сначала. Я стану богатой и счастливой. Не буду больше плакать. Буду твердой и сильной. Я не вернусь в Краснотрубинск, я буду верить в то, что меня ждет удача, а все проблемы и несчастья – мелкие недоразумения на моем пути. Я буду, буду, буду счастливой. Никто не посмеет мне помешать!»
Целый час Катерина просидела в нетопленой квартире на кровати, завернувшись в одеяло и прижав к груди спящего Джима. Потом она включила свет, оглядела апартаменты («Это все временное. Оборванные обои и тараканы в раковине не смогут погрузить меня в уныние») и начала собираться на работу. Она примерила костюм, подаренный Андреем. Пиджак и юбка сидели как влитые. «Хорошо, – подумала она, – брошусь на баррикады жизненных невзгод в костюме, красном, как революционное знамя, – ведь в моей жизни должна произойти революция». На кухне Катя зычно рявкнула: «Разойдись!» – распугивая замешкавшихся тараканов, толстых и холеных (в родном городе она без промедления падала в обморок, завидя случайно приползшее от соседей насекомое. Теперь стала менее чувствительной).
В ванной комнате, накладывая макияж, Катя отметила, что ее взгляд приобрел смелость и решительность. Не осталось и следа от вчерашних слез, уныния и тоски. Едва из глубины души выныривала обжигающая мысль об Орысе или тоскливое напоминание о разрыве с Ником, она использовала оригинальный метод Скарлетт О'Хара: «Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом завтра».
«Шелтер» затаился. Президент Виктор Терентьев пропадал в Австрии, его заместитель Леонид Кочетков – в тюрьме. Командовать было некому, сотрудники занимались рутинными делами и ждали, что же произойдет дальше.
Катерина жаждала действий. Решение изменить жизнь и измениться самой требовало от нее какихто энергичных движений. Она рассортировала и пронумеровала текстовые файлы в памяти компьютера, навела порядок в столе, выкинула ненужные бумаги и сделала из газет аккуратные подшивки. Ее бурную деятельность прервал телефонный звонок.
– Это Андрей.
– Здравствуй, Андрей.
– Звоню узнать, подошел ли тебе костюм.
– Он словно сшит на заказ. Спасибо! Знаешь, я сегодня уже в нем. Решила поднять себе настроение.
– Я чувствую, что тебе это отчасти удалось. Как жаль, что я не могу тебя увидеть.
– Ты можешь заехать, – разрешила Катя.
– К сожалению, некогда. Представляю, какая ты! Пиджак красный, глаза синие, волосы черные…
– Не черные, а темно-русые, – поправила Катя.
– Все равно красавица…
Удача сопутствует тем, кто не сомневается в ее неотвратимости. Когда Катя резво маршировала по аллее, составлявшей последнюю стометровку на подступах к дому, откуда-то из мокрых, весенних деревьев вывалился прямо на нее Ник, выкинул вперед руку с белой розой на длинном стебле и начал дико орать итальянскую песню «Вернись в Сорренто»:
Не покидай меня,
Не причиняй такую боль.
Вернись в Сорренто,
Не дай мне умереть!
