Крандал поднял кубок с вином и со вздохом сказал:
— Ну а теперь, сын мой, пришло время послушать твой рассказ о скорбном пленении и счастливом возвращении на родину, в великую и прекрасную Валузию, процветающую под мудрым управлением царя Борны, — он бросил быстрый взгляд на Слеера. — Мы все слушаем, сын мой, затаив дыхание.
Генбел принялся рассказывать. Как служил в Черных Отрядах, которых теперь больше нет, как высадилась лемурийская армия на берег Валузии, как он попал в плен (о пяти годах, что вытирал прилавки в таверне и подавал пиратам вино он сообщил очень скупо), как он попал гребцом на «Лореллу»и что произошло в первый же день, как Кулл вытащил его и как они на плоту три дня и три ночи носились по открытому морю вместе со спасенным капитаном пиратов, как в первый же день нарвались на патруль Отрядов Следителей Законности (при этих словах валузийца Кулл украдкой посмотрел на Слеера — тот, казалось, от внимания забывал дышать, злорадная тень улыбки исказила его и так неприятное лицо), как Кулл с Антишем убили всех четверых царских слуг, как они с Куллом лесами добирались до Дапреза и, наконец-то он, живой и здоровый, слава великому Валке, дома, у родительского очага.
— Да, Генбел, — вновь вздохнул Крандал, — сколь многое изменилось в стране за время твоего отсутствия. Благослови великий Валка царя Борну на долгие годы жизни! — старик вновь взглянул в сторону Слеера. — Разбойники исчезли с дорог, нищие перестали приставать к добропорядочным гражданам и не оскверняют больше зловонным дыханием и смрадом своих язв прекрасные города Валузии. Но не все понимают, сын мой, какой счастье несет нам мудрый царь Борна. Твой старший брат Фросер, находясь в столице в празднование великого Валки имел неосторожность не достаточно почтительно высказаться по поводу царских хоров и был казнен позорной смертью — вывешен вверх ногами на крепостной стене Хрустального города.
— Доказано, что Фросер возглавлял заговорщиков, возжелавших убить нашего царя, — отложив вилку, жестко сказал Слеер, его черные глаза как стрелы арбалета уставились на старика.
— Да, — еще раз вздохнул Крандал, — Фросер был горяч и глуп. Надеюсь ты, Генбел, теперь мой единственный сын, пришедший почти из царства мертвых, будешь благоразумным и законопослушным гражданином Валузии. Если бы не Слеер, который служит в большом чине в Отрядах Следителей Законности, не миновать бы немедленной позорной казни и мне, как отцу бунтовщика, и маленькой Маржук, как его сестре.
Кулл бросил быстрый взгляд на девушку. Она покраснела от ярости и аж вся сжалась, чтобы не сорваться, на длинных ресницах набухла слеза. Но она промолчала, не отрывая взора от тарелки.
— Я горжусь тем, что моя единственная дочь, — продолжал старик, но в голосе его не было особой радости, — выйдет замуж за столь блестящего и благородного офицера, как Слеер, который приходится мне дальним родственником и который наследовал бы после моей смерти все мое состояние. Но теперь возвратился из небытия ты, Генбел, и я признателен твоему другу, Куллу, что он спас тебя. День и ночь я буду благодарить великого Валку за твое счастливое освобождение. Что там еще? — нахмурил брови Крандал, когда двери распахнулись и на пороге обеденного зала появился слуга — тот, что утром не хотел пускать в дом Генбела.
— Ваше светлость, — поклонился слуга, — из столицы прибыл курьер со срочным донесением для вас. Он утверждает, что дело не терпит промедления и требует немедленной встречи с вами.
— Пригласи его сюда, — с очередным (которым по счету?) вздохом, промолвил Крандал.
Кулла неприятно поразил торжествующий блеск в глазах Слеера, который офицер тут же попытался скрыть, опустив глаза.
Через несколько минут, в течение которых тревога и напряжение царили в зале — слышно было как муха жужжит, вошел царский курьер в совершенно черных одеждах, на шлеме, покрытом черным лаком, красовалось черное перо.
Посланец чуть склонил голову в знак поклона и уверенно пошел к старику, сидящему во главе стола.
— Его сиятельству эрлу Крандалу, — торжественно провозгласил курьер, — надлежит без отлагательств, в три дня, явится в столичный дворец к его величеству царю Валузии Борну, для немедленной беседы по важному государственному делу. Вам надлежит отправляться тотчас. Вот грамота, скрепленная печатью царя Борны.
— Три дня! — воскликнул Крандал. — Да ведь отсюда до столицы не менее пяти дней езды!
— Я добрался до вас за два с половиной, — сухо ответил курьер. — Или мне передать его величеству, что вы отказываетесь выполнять его распоряжение?
— Я отказываюсь? — в ужасе вскричал старик. — Нет, я выезжаю немедленно, только переоблачусь в дорожные одежды. — Он повернулся к слуге: — Пусть немедленно собираются в путь мои оруженосцы.
— Может, — учтиво поинтересовался Слеер, для которого, очевидно, царский приказ не был неожиданностью, — распорядится, чтобы приготовили вашу карету?
— Нет, — твердо ответил Крандал. — Как и подобает рыцарю, я еду к своему царю верхом.
— Отец! — воскликнул Генбел, — я буду сопровождать тебя в столицу.
Кулл радостно подумал, что и он вместе с Генбелом сможет отправиться в Хрустальный город в свите знатного аристократа и собственными глазами увидит город своей мечты.
— Нет, Генбел, — печально ответил на сыновий порыв Крандал, — у тебя нет подорожной грамоты, а по новому царскому указу без нее нельзя появляться на дорогах Валузии. Я не хочу, чтобы тебя повесили, как последнего бродягу. На выписывание подорожной может уйти несколько дней. Хотя Слеер, я уверен, и походатайствует в городской канцелярии о тебе и о твоем друге, все равно вряд ли получится быстрее. У меня нет времени — я присягал царю Борне и обязан повиноваться. Я выезжаю немедленно. Иди, отдыхай, покои для тебя и твоего друга приготовлены — у вас были трудные дни.
— Я провожу тебя до порога, отец!
— Я буду благодарен тебе, сын, — с достоинством улыбнулся старый аристократ.
Генбел и Маржук ушли провожать отца. Слеер удалился по своим делам, Кулл остался за столом один. Он встал и подошел к месту, где сидел хозяин дома — на столе лежала царская грамота. Читать Кулл не умел, но внимательно рассмотрел царскую печать: словно полукруг цветка из семи лепестков, только вместо лепестков ромбы с длинными сторонами у основания и короткими гранями вверху, центральный ромб намеренно выше всех. Символическое изображение Семи Империй и Валузии посередине, как самой древней, могущественной и богатой державы. Сам не зная зачем, Кулл сунул грамоту в рукав.
Он выпил еще один кубок тонкого терпкого вина, положил голову на руки и заснул — за время, проведенное на пиратской галере он научился пользоваться каждой минутной передышкой и умел засыпать сразу, прямо за веслом.
Через какое-то время его разбудила служанка и с вежливой улыбкой проводила его в комнату, где была приготовлена роскошная постель. Кулл впервые в жизни видел мягкие перины и тонкое белье. Но он был столь уставшим после многодневного пути, расслабляющей ванны и обильного обеда, что рухнул на чистые простыни в чем был, даже не сняв сапоги и ножны с мечом.
Проснулся он от того, что его довольно грубо трясли за плечо. Он вскочил, рука непроизвольно легла на рукоять меча. Первое, что он заметил — воинственно выпяченные, плохо выбритые подбородки. Двое вооруженных мужчин были одеты в такие же одежды, как и те четверо, что были убиты им и капитаном Антишем там, на побережье.
— В чем дело? — спросил Кулл, не в силах понять, сон это или явь, но, в любом случае, готовый сражаться. — Я — гость хозяина этого дома.
— Во всем разберемся, — услышал он в ответ. — Пройдемте в обеденный зал, ваш друг уже там. Вам просто зададут несколько вопросов. Пока отдайте оружие.
Кулл мгновение подумал, пожал плечами, выдернул из ножен меч и кинжал из-за пояса, протянул воинам и пошел за ними, твердя про себя, что если он хочет жить в Валузии, то должен подчиняться ее законам — до тех пор, пока его жизни не угрожает непосредственная опасность.
Стол в обеденном зале был убран и застелен чистой скатертью. На месте старого Крандала сейчас сидел Генбел, лицо его было бледным и встревоженным, еще трое таких же вооруженных людей, откровенно скучая, стояли за его креслом. Рядом за столом расположился человек в черных одеждах, живо напомнив Куллу, давешнего курьера. В руке человек держал перо, чернильное пятно на указательном
