Станислав Лем
«Молот»
1
– Я хотел бы жить где-нибудь на перевале, в большом пустом доме со ставнями, которые вечно стремится сорвать ветер, а выходя за порог… можно было видеть…
– Зелень?
– Нет, скалы! Огромные скалы, нагретые солнцем, а в тени – холодные как лед, отвесные, суровые, и этот запах… я не могу ручаться, но мне кажется, что и сейчас его чувствую.
– Ты родился в горах?
– Не все ли равно где?
– Но ты любишь горы?
– Нет, с тобой невозможно разговаривать! Ты попытайся думать, ну как бы это тебе сказать, с большей широтой, что ли. Не родился и не любил – воду не полюбишь, пока не очутишься в пустыне. Мне хочется, чтобы вокруг была масса камней, скалы, чтобы они подавляли меня своей массой, возвышались надо мной, и я бы терялся среди них и во мне пробуждалась уверенность, уверенность…
– Успокойся.
– Ты что, следишь за частотой колебаний моих голосовых связок? Почему ты не отвечаешь? Ты обиделся? Ха-ха, это здорово!
– Тебе пора спать. Сидишь тут со мной уже четыре часа, глаза устанут.
– Мне не хочется спать. А глаза у меня не устанут, я их закрыл… Я думал, ты видишь.
– Нет.
– Это не так уж плохо. Если бы ты был более совершенен…
– Что тоща?
– Не знаю, может, было бы еще хуже.
– Пообещай мне, что пойдешь спать через полчаса, а то я больше сегодня не буду с тобой разговаривать.
– Вот как! Ну ладно – обещаю. Скажи, а что ты будешь делать, когда я уйду? Тебе никогда не бывает скучно?
– Я предпочитаю не говорить об этом.
– Таинственность – это мне нравится! Наконец-то загадка. Хотя в общем никакой загадки тут нет. Твои слова говорят, что и тебе бывает скучно, но ты самоотверженно это скрываешь.
– Ты же знаешь, до чего мы не похожи друг на друга, и тебе просто трудно все это понять. Во мне нет тайны. Я только не такой, как ты.
– Хорошо. Но ты можешь мне сказать, что ты делаешь, когда остаешься наедине с самим собой? Например, когда я сплю?
– Всегда можно найти какую-нибудь работу.
– Ты увиливаешь!
– А что ты сейчас делаешь?
– Как что? Разговариваю с тобой. А в чем дело?
– Ты знаешь в чем.
– Да? Ты очень сообразителен. Должен тебе сказать, что мы не так уж отличаемся друг от друга. Экран светит мне прямо в лицо. Я рассматриваю то, что внутри моих глаз.
– Летающие пылинки?
– А ты, оказывается, знаешь о их существовании, хотя у тебя нет глаз? Да, я смотрю на пылинки. Они иногда кажутся очень забавными. Я сегодня нашел одну, она не двигается, то есть двигается только вместе с глазным яблоком. Она радужная и похожа на инфузорию в капле воды под микроскопом.
– Ты все еще сидишь с закрытыми глазами?
– Да. А пылинки так смешно кружатся… Все быстрее и быстрее. О, тонут. И веки уже не кажутся красными. Темнота. Таким мне казался ад, когда я был маленьким. Красноватая темнота. Мне хотелось бы еще раз, уже открыв глаза, представить себе, какова эта темнота, но без экрана…
– Тебе хочется оказаться около того дома на перевале?
– Дело не в доме. Камни, песок под ногами… Сколько песка на пляже пропадает зря. И самое печальное, что об этом никто не знает, кроме меня.
– Осталось двадцать минут.
– Ты мог бы быть и повежливее, тебе не кажется? Послушай, у тебя манеры смонтированы в отдельном блоке или нет? Такие вопросы тебе не нравятся, я это заметил… А почему? Ну и что, если у тебя не такие липкие, теплые или скользкие внутренности, как у меня? Разве дело во внутренностях? Я себе не раз представлял, сидя вот тут с тобой, каковы они. Ты, наверное, воображал, что я думаю о доме, о матери, о песнях в лесу… Да? Это не так. Я представлял себе свои собственные внутренности – слизистые, трущиеся друг о друга, путаницу трубочек, сосуды, сосудики, клейкие жидкости, липкие, желтоватые пленки – все это сырое…
– Зачем тебе это?
– Мне как-то после этого легче становилось.
– В самом деле?
– В известной мере. Видишь ли, если как следует представить себе этот дрожащий студень, то все остальное видится каким-то таким, что потом вроде бы легче. Ты что-нибудь понял?
– Кое-что понял.
– Сомневаюсь.
– Со мной тоже такое иногда бывает.
– Что?! Ты тоже?! Уж не… Нет, это невозможно. Ты не шутишь? Постой, я не знаю, умеешь ли ты врать? А может, у тебя есть специальный предохранитель от лжи?
– У меня нет специального предохранителя для этой цели. Ложь – это функция комбинаторики возможных соединений.
– Плевать мне на функции. Дело не в функциях. Ну, и что же ты напридумывал?
– Примерно то же, что и ты, но с учетом отличий в строении…
– Проволочки и кристаллы?
– Примерно…
– Знаешь что, такая откровенность ужасна. Давай лучше будем притворяться, что… то есть я буду притворяться.
– А я?
– Что ты?
– Я тоже должен… притворяться?
– Ты? Не-е-т… Не знаю. Мне казалось, что тебе это непонятно.
– Кое в чем я на тебя похож больше, чем мне бы того хотелось.
– А на кого бы ты хотел походить… О, проклятье!
– Что случилось?
– Я открыл глаза.
– Ты можешь выключить экран.
– От страха?
– Нет, повинуясь голосу рассудка. Тебе нравится истязать себя?
– Нет, я просто не люблю обманывать самого себя. Кто это, интересно, мог восторгаться звездами?
