– Несмотря на это?..
– Я не хочу говорить на эту тему.
– Может, скажешь потом?
– Быть может…
– Послушай, а та женщина – как она выглядела?
– Тебе хочется узнать, была ли она… красива?
– Не только это, но… и это тоже интересно.
– Это дело… вкуса, чувства красоты, перед которой преклоняются!
– У нас с тобой, по-моему, вкусы совпадают?
– Всякая ли женщина нравится всем мужчинам?
– Знаешь что, этот академический спор отложим на потом. Она тебе нравилась?
Послышалось бульканье. Смех. Он отчетливо уловил разницу между этим звуком и тем, который ему удалось подслушать.
– Нравилась ли она мне? Это сложный вопрос. Сначала – нет. Потом – да.
– Странно…
– Когда во мне еще не было «человеческого» содержания, у меня были собственные мерила. Без слов, без понятий. Их можно, пожалуй, определить как собирательные синтетические рефлексы моей схемы – это составляющая циркулирующих потенциалов и так далее, возникающая под влиянием оптического раздражителя. Тогда эта женщина казалась мне… У меня не было в то время точного определения, а теперь бы я определил точно: чудищем.
– Но почему?
– Что ты прикидываешься непонимающим? Видимо, тебе хочется услышать признания, не так ли? Ну, хорошо. А скажи мне, разве олень, соловей, гусеница согласились бы считать прекрасной самую красивую женщину на земле?
– Но ты ведь создан подобно мне – у тебя есть мозг, который мыслит, как мой!
– Правильно. Но скажи мне: тебе нравились полные страсти, отлично сложенные, неглупые женщины, когда ты был трехлетним ребенком?
– Ты здорово подметил! Конечно, нет.
– Ну, вот видишь.
– Это я говорю вообще, что нет, не нравились, но если подумать, то некоторые из них мне, кажется, вроде…
– Я тебе скажу какие. Те, что внешностью напоминали ангелочков из твоих детских книжек или были похожи на мать, на сестру…
– Ну, может, и не совсем так, но эти разговоры нам с тобой ничего не дадут. Во всяком случае, здесь не все можно объяснить деятельностью желез внутренней секреции – красивая женщина может понравиться даже и кастрату.
– Я не кастрат.
– Прости меня, я вовсе не имел тебя в виду, когда говорил об этом. Я сказал для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что вопрос в данном случае нельзя рассматривать только с точки зрения теории естественного отбора.
– А я никогда этого и не утверждал.
– Мы отклонились от темы. Итак, эта женщина, Лидия, а потом…
– Когда меня «начинили» элементами человеческого сознания, элементами, реагирующими на цвет, форму, тогда она мне понравилась. Но это уже из тавтологии, из функции перемены значения.
– Мне кажется, это не совсем правильно, но неважно. Ты помнишь, как она выглядела?
– Помню. Я помню ее всю: походку, тембр голоса.
– И ты можешь об этом вспомнить, когда захочешь, и со всеми деталями?
– Куда более детально, чем ты это можешь сделать. Я могу в любой момент воспроизвести ее голос. Он сохранен во мне.
– Ее голос?
– Да.
– И я… Я могу его услышать?
– Да, конечно.
– А сейчас можно?
Наступила пауза. Через секунду раздался женский голос, немного глуховатый, с хрипотцой: «Я скажу тебе больше. Я все еще жду». Потом что-то пискнуло, словно мяукнула кошка, и послышалось нечленораздельное, воющее бормотание, такие звуки издает магнитофонная лента, когда ее перематывают на большой скорости. Потом писк и вой стихли, и тот же самый голос (он даже слышал паузы в предложениях, когда женщина с каким-то детским придыханием останавливалась) продолжал говорить. Он слышал ее голос отчетливо, будто она стояла совсем рядом, в двух шагах от него.
«Ты духовно не закабален, это правда. Твой психический спектр лишь сдвинут на шкале ощущений. Мы не можем произвольно вспоминать то, что нами уже пережито. А ты можешь. Ты в этом отношении более совершенен, чем любой из людей. Ты даже можешь гордиться этим. Мы любим ссылаться на то, что никогда не знаем, что нами управляет – химия крови, подсознательные импульсы или рефлексы, заложенные с детства. А ты…»
Голос исчез так же неожиданно, как и появился. Наступила тишина. И человек услышал слова:
– Ты слышал?
– Да. А почему так неожиданно все оборвалось?
– Я же не могу произвести все стадии моего обучения, оно длилось три года.
– А это было раньше?
– Что «это»?
Они умолкли.
– Я… я ошибся, – проговорил железный ящик.
– Слушай, а нет ли у тебя записанного голоса того первого семантика, о котором ты мне рассказывал?
– Есть. Ты хочешь послушать?
– Нет, не хочу. А ты действительно мыслишь гораздо быстрее человека?
– Да, это правда.
– Но ты говоришь в том же темпе, что и я.
– Только для того, чтобы меня поняли. Если даже за какую-то долю секунды у меня уже готов ответ, я его тебе сообщаю постепенно… Я уже привык к тому, что вы, люди, так… медлительны.
– Мне хочется вот еще что спросить у тебя: как ты относишься к себе подобным?
– Интересно, почему ты меня об этом спрашиваешь?
– А тебе это неприятно?
Раздалось нечто похожее на легкий смех.
– Нет, но ведь то, о чем ты спрашиваешь меня сейчас, ты мог знать еще на Земле.
– Не знаю. Ну а что ты чувствуешь, когда видишь другого… другой…
– Ничего не чувствую.
– Как ничего?
– А вот так, ничего. Ты что-нибудь чувствуешь, когда встречаешь на улице прохожего?
– Иногда что-то чувствую.
– Если это женщина…
– Чепуха.
– Не спорю, я над этим не задумывался. Но, учитывая, что ты находишься здесь со мной…
– Я не бесполое существо. Мне всегда был противен аскетизм. Другое дело, если это аскетизм вынужденный.
– Согласен. Раньше даже посылали – парами.
– А тебе известно, чем это кончилось?
– Да, я знаю.
