следует ли мне направить вас в Медицинский Отдел…
С этими словами он развязал тесемки и бросил взгляд на оба сшитых белой ниткой листа, лежавшие сверху. Когда он разглядел их, на лице его появилось какое-то особое выражение.
– Однако… – пробормотал он.
Через несколько секунд Эрмс поднял на меня свои светлые глаза.
– Вы позволите, я выйду на минутку, буквально на несколько секунд?
Я не возражал, тем более что он забирал с собой компрометирующие меня документы. Эрмс вышел в боковую комнату, даже не прикрыв за собой дверь. Я услышал, как он двигает стулом, после чего наступила тишина, нарушаемая только лишь легким поскрипыванием. Заинтересовавшись, что же он там делает, я встал и медленно подошел к приоткрытой двери.
Эрмс сидел спиной ко мне за маленьким столом под рефлектором и с величайшей сосредоточенностью водил карандашом по листу бумаги, срисовывая с лежащего у него под рукой моего листка план Здания. Не веря собственным глазам, я переступил порог. Пол скрипнул. Эрмс повернулся, увидел меня, стоящего в дверях, и дрожь, пробежавшая по его лицу, трансформировалась в добропорядочную улыбку.
Он встал.
– Все, я уже, – сказал он. – Я не хотел быть столь невежливым и делать что-то при вас, вот поэтому… – Срисованный план он отбросил с демонстративной небрежностью на стол, так что тот, скользнув по поверхности, замер на самом краю, свешиваясь над полом, а сам направился ко мне с оригиналом в руках.
– Но ведь он должен бы остаться у вас, – пробормотал я, поскольку он подавал мне его обратно. Я все еще не знал, что должен думать обо всей этой сцене.
– А мне что с ним делать? Сдайте его, пожалуйста, в Секцию Поступлений Отдела Входящей и Исходящей Информации, вам все равно нужно будет пойти туда, чтобы запротоколировать потерю инструкции. Если бы не правило, что такие вещи каждый должен улаживать лично, я, конечно, мог бы сделать это за вас…
Мы вернулись обратно в кабинет и сели каждый со своей стороны стола.
– Так что с оригиналом инструкции? Должен ли я дожидаться окончания дисциплинарной процедуры? – заговорил я первым. И, не дожидаясь ответа, тем же самым тоном, неожиданно для себя, добавил: – Почему вы срисовали этот план?
– Срисовал?
Эрмс с улыбкой покачал головой.
– Это вам показалось. Я хотел только сравнить его с настоящим, проверить его подлинность. Ходит множество фальсификатов, вы же знаете…
'Неправда! Я видел! Вы перерисовывали!' – хотел было крикнуть я, но лишь заметил:
– А-а, так? И что – он верен?
– Собственно говоря, я не должен говорить вам об этом, это не имеет никакого отношения к моему Отделу, но… – Он с шельмовской усмешкой перегнулся через стол. – Есть места верные, но второе и третье крыло не соответствует. Только, прошу вас, держите это при себе, хорошо?
– Естественно! – ответил я.
Я собирался уже выйти, но вдруг вспомнил, что у него должны были быть приготовлены для меня обеденные талоны. Он стал искать их, быстро похлопывая себя по карманам и бормоча ругательские словечки по своему адресу.
– Куда же это я их, черт побери… Что за голова! – тихо и яростно повторял он, вываливая из карманов на стол разнообразное их содержимое. Я заметил, что и у него был маленький, наверное, с пляжа, крапчатый камешек.
Я смотрел на него, положив руки на спинку кресла, за которым стоял. Было ли то, что он только что сказал, правдой?
Ведь я собственными глазами видел, что он не сравнивал план с другим, а копировал его! Я мог в этом поклясться.
Что я при этом должен о нем думать?
Зачем он срисовал секретный план?
Шеф Отдела Инструкций, который на самом деле работает на… Идиотизм! Чепуха! Я и так уже слишком много раз переступал границу здравой подозрительности: не попахивает ли каким-то расстройством та комедия, которую я разыгрывал перед самим собой у адмирадира, принимая обычный сон измученного трудами старца и уродства, вызванные преклонным возрастом, за протянувшиеся ко мне когти всеведущего, вопреки рассудку, грандиозного заговора. Однако ведь он и в самом деле скопировал этот план, который, как он сам сказал, не имеет к его Отделу никакого отношения и который он даже не имел права принять из моих рук. Но в таком случае почему при этом он не прикрыл дверь?
Разве что, отдавая себя в мои руки, он был уверен, что я не сориентируюсь, что ему с моей стороны ничего не грозит, поскольку я проявил себя весьма наивным глупцом. 'Это было бы с его стороны весьма рискованно, разве что он принимает меня за сообщника', – проговорило что-то чужим голосом у меня в голове, так, что я даже вздрогнул, испугавшись, что он это услышит, но Эрмс как раз с радостным восклицанием обнаружил сложенные вчетверо обеденные талоны между перегородками портмоне.
– Вот они, пожалуйста!
Он подал их мне через стол.
– Значит, так, теперь вы пойдете в тысяча сто шестнадцатую, это Секция Поступлений, отдадите бумаги и дадите показания для протоколов. Я позвоню и предупрежу их. Только, пожалуйста, идите прямо туда, не потеряйтесь опять по дороге, – проговорил он, затем улыбнулся, провожая меня к двери, пассивного, до такой степени ошеломленного мыслями, от которых голова у меня шла кругом, что я даже не сумел выдавить ни единого слова на прощание. Я уже шел по коридору, когда он, высунув голову из двери, крикнул мне вслед:
– Позже зайдите снова сюда, пожалуйста!
Я пошел дальше.
Если бы он считал меня сообщником, то не боялся бы, что я его выдам. Я не разбирался в методологии разведки, однако мне было известно, что агенты, действующие на смежной территории, как правило, не знают друг друга, благодаря чему возможность массового провала и разоблачения всей организации уменьшается до минимума. Имея доступ моему делу, Эрмс мог, опираясь на собранный против меня материал, считать меня именно таким агентом, хотя вместе с тем, принимая во внимание приведенные выше соображения, сам он не спешил снимать маску. Одно только не укладывалось в эту схему: если бы он на самом деле был ставленником врага, пролезшим на высокий пост первого офицера- инструктора, то он скорее всего предостерег бы меня, приняв за своего, действующего независимо союзника, и не стал бы вводить меня в заблуждение, в замешательство…
Ха!
Я резко остановился, настолько погруженный в свои мысли, что едва ли замечал белеющие и уходящие в перспективу коридора две шеренги дверей. Так ли уж это очевидно?
Разве существует какая-то солидарность агентов, платных, по сути, лиц, и не пожертвовал бы Эрмс мной без колебаний, даже распознав во мне союзника, в том случае, если бы это сулило ему личный успех или хотя бы шажок вперед в том задании, которому он себя посвятил? Да, это было возможно. Что же мне делать? Куда идти? К кому обратиться?
Вдруг я ощутил, что руки у меня пусты: мои бумаги и книга остались у Эрмса. Это был неплохой предлог. Я поспешил назад. Делая последние шаги перед его Отделом, я старался придать своему лицу по возможности легкое и рассеянное выражение, затем прошел через секретариат и без стука отворил дверь.
Если бы я сто лет подряд напрягал воображение, стараясь представить, за каким занятием я его застану, то все равно не отгадал бы!
Удобно расположившись в кресле, откинувшись назад так, что обе его ноги болтались в воздухе, позванивая в такт ложечкой о стакан с чаем, он пел.
Он был, похоже, очень доволен собой.
