открытой двери, Лева крикнул:
– Добрый день, Нина Петровна!
Нина его не видела, но голос узнала. Радость какая-то у Левы, поняла она и стала ждать. Лева бросил ведра, схватил Рогозина под руку, привел к Нине в комнату, закрыл дверь. Тяжело отдуваясь, он прислонился к косяку. Рогозин смотрел недоверчиво, Нина вопросительно.
– Колька ваш, обормот, невиновен и уже освобожден, – Лева выглянул в коридор, вновь плотно прикрыл дверь.
– Как невиновен? Не понимаю, – Нина поморщилась, кончиками пальцев провела по лицу, словно снимала прилипшую паутину.
– Сядь, стригун, объясни толком, – сказал Рогозин. – Николай сам сказал, мне сказал.
– Объяснять не буду, не имею права, – ответил Лева, протянул Нине сложенный вчетверо лист. – Вот его заявление на отпуск. Директору мы позвонили, оформите тихо, без приказа, чтобы никто не знал.
Почему-то именно заявление, написанное корявыми размашистыми буквами, произвело на Нину и Рогозина наибольшее впечатление. Они несколько раз передавали листок друг другу, читали и перечитывали.
– Очередной отпуск, – наконец сказал Рогозин и сжал Пальцы в кулак, – в самый сезон гулять будет, я ему устрою, черту веснушчатому, – он улыбнулся, и Лева увидел, что зубы у Рогозина крупные и белые.
Нина, не обращая внимания на присутствие конюха, обняла Леву и крепко поцеловала его.
– И за меня, Нинок, – смеялся Рогозин заразительно и молодо.
Нина на мгновение прижалась к Леве, отстранившись, деловито сказала:
– Работать, сегодня от нас четыре лошади в призу.
Хмель радости прошел, и Рогозин спросил:
– А дальше? Кто за Лексеича ответ нести будет?
– Найдем, если поможете, конечно, – Лева повесил пиджак, засучил рукава, словно сейчас же пойдет и начнет искать преступника.
Началась подготовка к бегам, Нина с помощниками уехала на разминку. Лева с Рогозиным остались одни. Подготовив четвертую лошадь к соревнованиям, они закурили, сели на лавочку у конюшни.
– Михаил Яковлевич, – начал Лева и с удовольствием отметил, как конюх повернулся, приготовился слушать, – вы мне рассказывали, как раньше наездникам давали деньги, заставляли не ехать.
– Было, – согласился Рогозин.
– По нашим данным, убийство совершил кто-то из завсегдатаев ипподрома, – Лева слукавил, не сказал, что убийца известен. – Где, как и когда преступник мог встретиться с Логиновым и предложить ему сделку?
– Лексеич на такое дело не пойдет, – сразу ответил Рогозин, – Болтают о нем, да все брехня, я-то знаю. – Конюх говорил об убитом наезднике, как о живом.
– Он и не пошел, – сказал Лева. – Однако последний его заезд помните? За фаворита Гладиатора три рубля в одинаре платили. Почему? Кто-то против него крупно играл. А мог Логинов на Гладиаторе проиграть?
– Ни в жизнь, – Рогозин даже сплюнул.
– А кто-то, Михаил Яковлевич, считают, что Логинов проиграет, – настаивал Лева. – Вспомните, вы мне сами говорили, что Логинов на себя поставил, чего раньше не бывало, отдавая вам билеты, сказал... как он сказал?
Рогозин задумался, потом медленно произнес:
– Мне сегодня полагается, жулье учить надо. И вроде того: напомним некоторым, кто мы такие есть.
– Вот-вот. Предложили ему деньги, Михаил Яковлевич, поверьте мне, предложили, – убеждал конюха Лева.
– Лексеич бы того прохвоста вдоль спины, и весь разговор, – возразил Рогозин.
– Так иначе было, сами видите, – не сдавался Лева. – Как, где и когда такой разговор произойти мог?
– В субботу, только в субботу, – ответил Рогозин. – Нинок ему в пятницу сказала.
– Хорошо, в субботу, – Лева кивнул. – Где и как?
– Покупали Лексеича, значит, покупали, сукины дети, – бормотал Рогозин. – По моему уму, если такое дело было, то так. – Рогозин, глядя в землю, будто видя сквозь нее, начал рассказывать: – Зашел в субботу после работы он в ресторан выпить. Каждый день заходит, все знают. Известное дело: здрасте- здрасте, кто узнал, к столу зовут. Он налево повернул, в дальний угол за служебный сел, на людей внимания не обращает, пиво пьет. Тот, полагаю, и подсел к нему. Один подсел, вдвоем такие дела не делают, и сказал между делом, мол, слышал, ты, мастер, завтра на Гладиаторе едешь? Лексеич кивнул, пиво пьет. «Может Гладиатор проиграть?» – тот спрашивает. Лексеич усмехнулся, пиво пьет. «Сто», – тот говорит. Лексеич пиво пьет. «Триста... Пятьсот... Тыщу!» – Рогозин неожиданно покраснел, зашептал горячо: – Ведь к Нинке-то тот подойти не посмел. Знает, она его, самое малое, по морде нахлещет. К Лексеичу можно, дело в сумме, старого вроде легче купить. – Рогозин поднялся, Лева встал рядом. – Искать будешь, помни, тот не уговаривал, не предлагал, тот покупал.
– Почему? – быстро спросил Лева.
– Иначе Лексеич послал бы его, всех делов-то. Точно говорю.
– Спасибо, Михаил Яковлевич, – искренне сказал Лева. – А в ресторане не опасно? Ведь все видят?
– И что такого? Говорят люди и говорят, о чем – неизвестно.
– Как же мне такого типа найти? – лукавил Лева. – Подскажите, Михаил Яковлевич.
– Работала в ресторане в тот день, – Рогозин произвел подсчет и закончил, – смена Федора. Она и сегодня работает. К Федору, старшой у них, не ходи. Болтун. К Митричу обратись, моего роста и возраста, голова, как коленка, голая. Поклон от меня передай, он тебе все как есть нарисует. – Рогозина захватил сыскной азарт. – Сейчас и отправляйся, пока гостей у них нет. И еще, – он задумался. – Ты тут не толкайся, на трибунах побудь, у кассы постой. В ложи загляни, тебе корифеев найти требуется, жизнь их игровую понять. Иди-иди, я Нинке твоей поклон передам.
В ресторане все произошло на удивление просто и быстро.
В сыскном деле и такое случается. Лева сел за столик, который обслуживал маленький лысый официант, заказал кофе и передал поклон от Рогозина. Посетителей действительно не было, официанты слонялись без дела, и Митрич присел на свободный стул и осведомился о здоровье Михалыча. Завязалась беседа. Когда Лева задал свой вопрос, Митрич удивленно спросил:
– Зачем вам? Колька ведь признал?
– Признался и арестован, – подтвердил Лева. – К этому делу мой вопрос отношения не имеет, – он видел, что официант не верит, но разубеждать не стал.
– Тот вечер хорошо помню, – сказал Митрич, стараясь скрыть любопытство. – Пришел Борис Алексеевич, как обычно, сел за служебный, – он указал на столик в углу. – Санька ему пару пива из холодильника подал. Тоже как обычно. Потом к Борису Алексеевичу, – Митрич быстро перекрестился, – шумная компания подошла, погалдели и на выход. Парень молодой подсел, как обычно.
– Какой парень? – спросил Лева.
– Наш, играющий, – ответил Митрич, пытливо разглядывая Леву. – Инженер он вроде, солидный. – Лева уже опустил руку в карман, хотел достать фотокарточку, но официант сказал: – Крошин Александр Александрович, – и надобность в опознании отпала.
– Долго разговаривали? – Лева убрал руки со стола, без всякой необходимости достал носовой платеж.
– Не помню. Долго не должно, – Митрич выдержал паузу.
– Что дальше было?
– Инженер отошел, двое из оркестра подсели. У оркестра перерыв организовался.
