«Я страшно люблю деньги, – говорил товарищ Курочкин своей жене Надежде Пантелеевне. – Я не могу без них никак. Нет, Надечка, я не взяточник, я хороший! Верь мне, душечка, я хороший!» Душечка не верила и кормила Ленечку из ряда вон плохо.
В тот самый момент рабочего дня, когда Леонид Маркович, дохнув на кругленькую печатку, c удовольствием поставил оттиск на финансовом отчете за первый квартал, в приемной директора типографии появилась корпусная фигура великого комбинатора.
Остап быстро прошел мимо стола, за которым пудрила свой носик секретарша Леночка и на миг остановился у дерматиновой двери c табличкой «Без доклада не входить». Леночка спрятала черепаховую пудреницу, окинула пришельца эротическим взглядом и поняла, что это свеженький, как со льдины, заказчик. Остап ей подмигнул и живо открыл дверь.
– Здравствуйте, товарищ Курочкин, – напористым, не допускающим возражений голосом сказал он, войдя в кабинет.
– Добрый день, – произнес Леонид Маркович несколько озадаченно. – Вам что, товарищ? Вы от какой организации?
– Вы сами прекрасно знаете, от какой, – Бендер значительно посмотрел на директора и, бесцеремонно сев в стоявшее у окна кресло, добавил: – Семен Никитич Люксембурцев. Республиканское ГПУ.
При этом правая рука «Семена Никитича» извлекла из нагрудного кармана красное удостоверение и снова отправила его в карман.
Леонид Маркович встал, раболепно поклонился, поправил галстук и сейчас же снова опустился на прежнее место, почувствовав себя генеральским денщиком.
Наступила продолжительная пауза, в течение которой, в душе денщика раздавался тихий стон гибнущего индивидуума.
– Здравствуйте, товарищ Люксембурцев. – Леонид Маркович начал внимательно и в то же время осторожно рассматривать посетителя.
– Необходимо срочно выполнить секретный заказ. Это в порядке эксперимента. По линии Совнаркома. Вот эскиз и письмо.
Необычный заказчик, наклонясь вперед, протянул два листка бумаги, на одном из которых было написано:
Секретно
Срочно
Директору Немешаевской типографии
«Заря социалистической печати»
тов. Курочкину Л.М.
Приказываю отпечатать тиражом в 10000 (Десять тысяч) экз., по прилагаемому эскизу, и выдать готовую печатную продукцию тов. Люксембурцеву C.Н.
Начальник ГПУ PСФСP Подохлестов Н.О.
Эскиз представлял собой неплохой рисунок, выполненный акварелью и походивший на этикетку от плоской бутылки «Зубровки». В верхней части рисунка был намалеван желтый затушеванный диск финского солнца c несколькими полосочками и тенями по кругу. По центру было красиво написано: «Черноморский херес», ниже: «крепкое», и еще ниже: «Изготовлено в Испании. Исключительно тонкий букет. Альдегиды и эфиры – по нулям. Продлевает жизнь. Похмелья не вызывает. Аромат меда и цветов ромашки. Содержание спирта 20%».
Прочитав письмо, директор типографии вытаращил, насколько это возможно глаза, округлил руки, словно в них был поднос c фужерами, чуть покосился на финское солнце и, захлебываясь от радости, что ему ничего не будет, почти закричал:
– Так, что ж вы, товарищ, сразу не доложили!.. Конечно!
– Мне нужен тираж максимум через три часа, – произнес Остап довольно неприятным голосом и посмотрел на часы. – Сейчас одиннадцать, значит к обеду все должно быть готово.
– К обеду – так к обеду, – проделикатничал Леонид Маркович и между тем подумал: «Этот свое возьмет без всяких подачек. Да, плохой день».
Он кивнул головой, витиеватым росчерком наложил резолюцию: «В производство!», вызвал секретаршу и, передавая ей бумаги, подчеркнул: «Это срочно!»
– Пожалуйста, товарищ Люксембурцев. Сейчас же займутся вашим заказом. Можете не сомневаться, Семен Никитич, сделаем!
Великий комбинатор поднялся во весь рост и быстро направился к выходу. Но, собравшись было открыть дверь, он вдруг обернулся и сказал c чарующей, хотя и грубой улыбкой:
– Ах да, совсем забыл, Леонид Маркович... Тут мое начальство попросило выяснить, так сказать, вскрыть истину, или точнее, вылупить на свет правду...
Остап занял позицию у окна и продолжил:
– В наше управление, видимо, от ваших заказчиков, поступила странная, но ужасно интересная жалоба.
Леонид Маркович вздрогнул и ясно почувствовал приближение внутреннего насморка.
Посетитель по-канцелярски спокойно вынул из кармана брюк желтый листок бумаги и, развернув его, прочитал:
– 'Немешаевская мясная артель «Моршанские шницеля» сообщает...' Жалоба на вас, товарищ Курочкин... да, на вас. Ну что, голуба, делать-то будем?
Голуба от страха потеряла дар речи. Юношеские румянцы быстро сошли, лоб покрылся блестящим потом, а остальная часть лица – траурными морщинами.
– Дело ясное, – жестко сказал Бендер. – По глазам вижу, что вы взяточник c большим стажем.
На взяточника прямо жалко было смотреть. Дремлющая совесть начала покусывать все его существо.
– Я...
– Нехорошо, Леонид Маркович, нехорошо. Вам, значит, доверили такой пост, а вы, пользуясь служебным положением облимониваете государство. Втираете заказчикам очки. Таскаете республику за нос. Третируете Советскую власть.
– Но, товарищ, ведь я же...
– Вы кого хотите оставить c носом? Советскую власть?
– Нет, я не хочу ее оставлять c носом!
– Вы кого хотите оставить в дураках? Партию?
– Клянусь! нет! нет! нет! я не хочу оставлять партию в дураках!
– Мне придется сообщить товарищу Свистопляскину.
Остап заложил руки за спину и прошелся по кабинету.
– Нехорошо, нехорошо, – сказал он, остановившись. – Очень нехорошо. Даже и не знаю, что теперь нам c вами делать... Ведь что получается? Уголовный кодекс. Глава третья. Должностные преступления...
Леонид Маркович знал, что делать. Он почти бегом приблизился к несгораемому шкафу, открыл дверцу, достал новенькую, перевязанную шпагатом, пачку. Деньги посетителю были протянуты обеими дрожащими руками так торжественно, словно происходила церемония вручения маршальского жезла.
– Вот, возьмите.
Остап схватил взяточника выше локтя, посмотрел ему в глаза отеческим взглядом, спрятал пачку в карман и сказал просто, без обиняков:
– Да вы что? По сто четырнадцатой загреметь хотите? Если вы так будете работать, то ваш лозунг на стенке не далее как через пару месяцев будет заменен другим: «Железной рукой погоним человечество к счастью!» Стыдно, Леонид Маркович, очень стыдно. Ладно, пока прощаем.
Великий комбинатор грустно пожал взяточнику руку и деловой походкой направился к выходу.
