И это на самом деле сказал профессиональный биржевик. Как после этого осуждать за то же самое зеленых любителей? Люди пользуются подсказками не потому, что те так уж чертовски ценны, а потому что без этого коктейля мечты и надежды им жизнь не в радость. К спекуляции полностью применим старый рецепт барона Ротшильда. Кто-то спросил его, не слишком ли утомительное дело зарабатывать на бирже, а он ответил, что, напротив, считает это очень легким делом.
– Наверное, это для вас, потому что вы очень богаты, – возразил спрашивающий.
– Не совсем так. Я просто нашел легкий подход и всегда им пользуюсь, так что деньги делаются сами собой. И если хотите, я вам открою секрет. Он вот в чем: я никогда не покупаю по нижней цене и потом очень быстро продаю.
Инвесторы сделаны совсем из другого теста. В большинстве своем они налегают на статистику производства и прибыли и на всякого рода математические расчеты, как если бы это было нечто определенное и достоверное. На людей они, как правило, и внимания не обращают. Очень мало таких, кто готов вложить деньги в дело, управляемое одним человеком. Мудрейшим инвестором, какого я когда-либо встречал, был потомок швейцарцев из Пенсильвании, который сделал блестящую карьеру на Уолл-стрит и приобрел репутацию мудреца.
Этот безжалостный скептик был неутомим в своих расследованиях. Он предпочитал сам задавать собственные вопросы и все видеть своими глазами. Он не доверял отзывам других. Эта история случилась годы назад. У него было немного акций железнодорожной компании «Атчисон». И как-то пошли тревожные слухи о компании и ее руководстве. Ему сказали, что мистер Рейнхарт, президент компании, вовсе не блестящий организатор, как все думали, и что его расточительность и опрометчивость быстро доведут компанию до полного краха. И когда придет пора платить по счетам, а этот день настанет непременно, в кассе ни шиша не останется.
На потомка швейцарцев это подействовало как скипидар. Он немедленно отправился в Бостон, чтобы допросить мистера Рейнхарта, и задал ему несколько вопросов. Вопросы заключались в том, что он пересказывал все слухи и обвинения, а затем спрашивал президента железной дороги «Атчисон, Топека и Санта-Фе», правда ли это.
Мистер Рейнхарт не только все возмущенно отрицал, но сделал даже нечто большее – начал на цифрах доказывать, что все это мерзкая ложь и клевета. Достойный сын своих швейцарских предков потребовал точные факты, и президент их предоставил, показав, что делает компания, и с точностью до цента обрисовав ее финансовое положение.
Пенсильванец поблагодарил президента Рейнхарта, вернулся в Нью-Йорк и немедленно продал все акции этой дороги. Примерно через неделю он вложил все свободные средства в акции другой дороги – «Делавэр, Лакавонна и Вестерн».
Уже через годы после этого мы как-то толковали об удачных обменах, и он, сославшись на этот свой опыт, объяснил, что заставило его так поступить.
– Видите ли, – рассказывал он, – я заметил, что президент Рейнхарт для того, чтобы выписывать финансовые показатели, достал из своего стола красного дерева стопку бумаги. Это была прекрасная плотная тисненая бумага, украшенная вверху двуцветной монограммой. Бумага была не только очень дорогой, но еще хуже – она была бессмысленно дорогой. Он выписывал на листе несколько чисел, чтобы показать прибыль разных отделений компании или доказать, что они сокращают расходы и экономят, а затем комкал этот лист превосходной бумаги и отправлял его в корзину для мусора. Потом ему приходила в голову идея доказать, что они сокращают производственные расходы, и он брал следующий листок этой роскошной тисненой бумаги. Колонка чисел – ив расход, в корзину для мусора! Ему даже в голову не приходило, что он транжирит деньги. Я тут же подумал, что если у них в президентах такой человек, то вряд ли остальные ведут себя иначе. И я решил поверить тем, кто обвинял его в расточительстве, и продал все свои акции этой железной дороги.
А несколько дней спустя случилось так, что я оказался в управлении дороги «Делавэр, Лакавонна и Вестерн». Президентом там был старина Сэм Слоан. Его кабинет был прямо у входа в управление, и дверь была широко открыта. Она всегда была открыта. В те дни всякий, кто заходил к ним в контору, непременно видел сидящего за своим столом президента компании. Если у кого было дело к нему, любой мог войти и немедленно переговорить. Репортеры финансовых изданий рассказывали, что им никогда не приходилось блуждать и гадать, если дело касалось Сэма Слоана. Они задавали ему вопросы и получали исчерпывающие и прямые ответы.
Когда я к нему попал, то увидел, что старик занят. Сначала я решил, что он распечатывает свою почту, но, подойдя ближе к столу, просто остолбенел. А потом я выяснил, что он этим занимается ежедневно. Когда все письма были рассортированы и вскрыты, пустые конверты не выбрасывали, а собирали и приносили ему в кабинет. Когда выпадали минуты бездействия, он их обрезал со всех сторон. В итоге он получал с каждого конверта по два листика бумаги с одной чистой стороной. Затем эту бумагу раздавали клеркам, чтобы использовать для черновиков и вычислений, для чего Рейнхарт брал самую лучшую и дорогую бумагу в мире. Не пропадают ни пустые конверты, ни пустое время президента. Все идет в дело!
Мне пришло в голову, что если в этой компании такой президент, то, наверное, и все остальные работают столь же экономно. Такой за этим присмотрит! Я, естественно, знал, что эта компания дивиденды выплачивает регулярно и что она владеет очень привлекательной недвижимостью. Я вложил в ее акции все деньги, какие мог собрать. И за эти годы их капитал удвоился и учетверился. Сегодня я за год получаю от них дивидендов столько же, сколько тогда вложил в их акции. И я не собираюсь их продавать. А «Атчисон» была продана в другие руки всего через несколько месяцев после того, как их президент выбрасывал в мусорную один за другим листы роскошной тисненой бумаги, украшенной двуцветной монограммой, пытаясь опровергнуть обвинения в расточительстве.
Прелесть этой истории в том, что она совершенно правдива и на рынке в те годы не было лучших акций для помещения капитала, чем акции железной дороги «Делавэр, Лакавонна и Вестерн».
Глава 17
Один из моих ближайших друзей обожает рассказывать истории о том, что он называет моей интуицией. При этом он приписывает мне совершенно несуразные способности. Он утверждает, что в биржевых спекуляциях мной руководит слепое наитие и поэтому я-де всегда вовремя выхожу из рынка. Больше всего он любит байку о том, как за завтраком его черный кот подсказал мне сбросить акции и после этого кисиного совета я сделался сразу угрюм и раздражителен и пришел в нормальное состояние духа только после того, как избавился от всех акций. Я получил за них высшую цену той волны повышения, и сразу за этим последовал откат рынка, что укрепило моего упрямого приятеля в убеждении, что мной руководит наитие.
Тогда я приехал в Вашингтон с целью убедить нескольких конгрессменов, что нет никакого смысла вбивать нас налогами в гроб, и почти не обращал внимания на рынок акций. Решение продать акции, на рост которых я рассчитывал, пришло внезапно, что и вдохновило моего приятеля на этот анекдот.
Должен признать, что было несколько случаев, когда у меня возникал слепой импульс сделать что- то так, а не иначе. Такое бывало при игре и на повышение, и на понижение. Вдруг ощущение – нужно уходить с рынка. И страшное беспокойство до тех пор, пока это не сделано. Скорее всего, дело в накоплении очень слабых сигналов тревоги. Видимо, ни один из них сам по себе не имеет ни силы, ни определенности, чтобы положительным и разумным образом оправдать то или иное решение, но иррациональное чувство опасности начинает расти и порождает решение. Видимо, это и есть та самая интуиция, которая была в высочайшей степени свойственна некоторым старым биржевикам, таким, как Джеймс Р. Кин, и многим до него. Нужно признать, что такие интуитивные решения обычно оказываются не только полезными, но и своевременными. Но в том случае, о котором я сейчас рассказываю, интуиция была ни при чем, и черный кот в этой истории никак не участвовал. Мое дурное настроение в то утро, если я действительно был столь сварлив и раздражителен, как утверждает мой приятель, объяснялось исключительно чувством разочарования. Я никак не мог убедить конгрессменов в губительности их планов
