Человек — ты, я и первозданный

крупные зубы видов Australopithecus, и менее мощный аппарат линии Homo.

Джохэнсон и Уайт опубликовали результаты своих исследований в американском журнале «Сайенс» в январе 1979 года. Статья вызвала огромный интерес и отклики в таких популярных изданиях, как «Тайм», «Ньюсуик», «Нью-Йорк тайме». К сожалению, последовала и досадная реакция со стороны семейства Лики, которое, несмотря на убедительные доказательства оппонентов, упорно держалось за старую гипотезу Луиса: якобы линия Homo развилась раньше и независимо от австралопитеков. Со времен Дарвина видим одно и то же — в вопросе о предшественниках человека новые идеи пробиваются с большим трудом…

Предположим все-таки, что правы Джохэнсон и Уайт, тем более что веских контраргументов не видно. Тогда возникает вопрос — или вопросы: как дальше сложилась судьба двух линий, Australopithecus и Homo?

А, africanus, которого иногда называют «стройным» дартианцем, по имени определившего этот вид Раймонда Дарта, и «дюжий» дартианец А. robustus резко отличаются друг от друга своим телосложением; перед нами явная попытка природы создать две различные модели для разных видов среды и пищи. К сожалению, ископаемый материал периода от трех до двух миллионов лет назад очень скуден. Можно только сказать, что оба дартианца в конце концов не выдержали предъявляемых средой требований и вымерли. Сначала «стройный» (около двух миллионов лет назад), а затем и «дюжий», который еще существовал около миллиона лет назад. И что такое миллион лет? Покажите мне смельчака, верящего, что наш собственный вид, Homo sapiens, ожидает миллионолетнее будущее!

А. africanus был стройнее и гибче, чем robustus. Поскольку его окаменелости возрастом 2,7 миллиона лет стоят в ряду находок достаточно рано, многие исследователи видели в нем «отправную точку» линии Homo, древнейшим найденным костям которого около двух миллионов лет (1470). Мозг africanus был невелик, от четырехсот тридцати до пятисот пятидесяти кубических сантиметров, однако заметно больше мозга шимпанзе, чей объем не превышает четырехсот кубических сантиметров. Коренные зубы намного крупнее человеческих. Центральное расположение большого затылочного отверстия, через которое спинной мозг соединяется с головным, позволяет заключить, что представители этого вида, как и более древнего afarensis, были прямоходящими. Есть все основания считать А. africanus подвижным и всеядным гоминидом.

Просматривается некая эволюционная связь между «стройной» и «дюжей» формами. Они долго сосуществовали во времени, но обитали, видимо, в разной среде Robustus отличался мощным зубным аппаратом. У А. boisei, как Луис Лики назвал найденный им вариант, были такие большие челюсти и зубы, что ему дали прозвище «щелкунчик».

Повторные попытки природы направить развитие приматов по линии зубатых великанов всякий раз кончались провалом. Гигантопитек, живший в Китае еще полмиллиона лет назад, был даже крупнее гориллы. Вероятно, А robustus походил на гориллу; его череп, как и у afarensis, венчался костным гребнем для прикрепления сильных жевательных мышц, приводивших в движение мощный зубной аппарат. Опираясь на разные находки, Тим Уайт постарался реконструировать облик robustus ; сходство с маленькой самкой гориллы поразительно. У современных нам горилл также мало надежд на выживание: даже не будь братоубийственных наклонностей Homo sapiens, они, наверное, долго не протянут. Образ жизни горилл благополучным не назовешь, популяции слишком малы, чтобы можно было говорить о каком-либо будущем этого вида.

Для продолжения линии гоминидов требовалось нечто новое, чего прежде не бывало, — все более развитый интеллект. У Homo habilis, если взять «флагманский корабль» Лики — 1470, объем мозга достигал уже семисот семидесяти пяти кубических сантиметров при средней для этого вида цифре — около шестисот сорока…

Что же вызвало столь достопримечательное увеличение мозга и черепа? Как-никак австралопитеки три миллиона лет обходились мозгом чуть больше обезьяньего. Очевидно, и тут повлияла какая-то принципиально важная причина, а именно — изменившийся пищевой рацион, приспособление к новому образу жизни. В самом деле, сопутствующие окаменелостям гоминидов находки в ущелье Олдувай, представляющие образцы их добычи, позволяют различить путь, по которому шло развитие.

Старшие по возрасту находки — панцири черепах, притом в огромном количестве! А также кости одного вида сомов, обитающего на мелководье. Названные животные достаточно крупная и легкая добыча для afarensis (и для X-pithecus). Конечно, ловля их составляла важную часть занятий еще привязанных к водной среде гоминидов. Оружия в тех слоях не найдено, да и что могло бы остаться от деревянных дубинок за миллионы лет? И непохоже, чтобы какой- либо вид австралопитеков, в отличие от представителей сменившей их линии Homo, догадался обрабатывать камни для своих нужд.

Естественно, в пищу годилось все, что можно было добыть в воде и у воды, в том числе водоплавающие птицы. Рыба, черепахи, птица, яйца — не правда ли, похоже на меню хорошего современного ресторана… Можно, однако, не сомневаться, что в ряду деликатесов находились также жирные личинки. Акурио и другие индейцы Суринама жадно уписывают крупных, величиной с большой палец, белых личинок жуков, которыми кишит гниющая сердцевина поваленных пальм. Звучит не слишком аппетитно? Что ж, на вкус и цвет… В горах Кануку я как-то указал одному индейцу на рака, ползущего по дну прозрачного ручья, и поведал, какие пиршества устраивает мое племя. «Фу! — произнес индеец. — Может, вы и пауков едите?»

Напомню слова Десмонда Морриса: «Итак, вот она перед нами — наша прямоходящая, вооруженная для охоты… разумная Безволосая Обезьяна…»

На самом деле до дебюта «великого охотника» было еще далеко. Эпитет «крысолов» подошел бы лучше. Ибо в пищевой рацион входили и другие лакомства — несомненно, превосходная добыча, когда речь идет о видах, обитающих на лоне девственной природы. Я говорю о мышах и крысах, живших вблизи воды, подобно нашей водяной крысе.

Интересно отметить, что по мере воздействия на ландшафт тех же мест нарастающей засухи появляются, о чем свидетельствуют ископаемые находки, мелкие степные грызуны. Возможно, именно здесь зарождался степной образ жизни столь зависимого прежде от водоемов гоминида.

Как уже говорилось, саванна в ту пору была чрезвычайно богата дичью. По сей день такие области в Танзании и Кении, как Серенгети и прилегающая к ней Масаи-Мара, отличаются гигантским количеством диких животных. Здесь обильно размножаются антилопы и другие копытные. В верхних слоях Олдувая как раз найдены кости молодых животных, в том числе детеныша зебры; с такой добычей охотникам было несложно управиться.

Чтобы лучше использовать изобилие саванны, требовалась смекалка, и эволюция приступила к мутационным экспериментам, созидая все более совершенный мозг.

Старт «обезьяны-убийцы» нетрудно себе представить. Как мы видели, съедобно все, что можно убить. А способом убийства скорее всего был сильный удар достаточно длинной палкой, дубинкой. Кто- нибудь возразит: как можно изготовить дубинку без острого инструмента? Но если акурио обтачивают зубами топорище, то для австралопитеков с их огромными зубищами обработать дерево было пустяковым делом.

Насколько я понимаю, начало новому образу жизни линии гоминидов положил смертельный удар. Однако до техники такого удара надо еще додуматься. Шимпанзе на воле ничего не разбивает намеренно, чтобы добраться до содержимого. Но если какой-то из самцов желает внушить почтение прочим членам стаи, он может вооружиться большой веткой и с ревом размахивать ею. В интересном эксперименте, когда стае диких шимпанзе подложили чучело леопарда с движущейся головой, обезьяны размахивали ветками и неловко бросали их в мнимого врага.

В этом смысле шимпанзе дальше не пошли. А вот их полуводному дальнему родичу несомненно приходилось разбивать раковины моллюсков, и постепенно эта форма поведения должна была развиваться, приобретая все более агрессивный характер. Точность удара возрастала по мере того, как