лежала без сна на своем деревянном диване, не в силах уснуть, стонала и причитала, а тем временем короткая июньская ночь пролетела, и настал новый день.
Еще один новый день в жизни Эмиля!
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 ИЮНЯ
Коров все равно надо доить, будь то воскресенье или будний день. В пять утра на кухне затрещал будильник, и Лина, сама не своя от зубной боли, пошатываясь, встала с постели. Взглянув на себя в зеркало над комодом, она пронзительно вскрикнула:
– Ну и видик у меня!
Правая щека ее распухла и стала похожа на пшеничную булку, испеченную на свежих дрожжах. Вот ужас-то! Лина разревелась.
Теперь ее и в самом деле было жаль. Именно сегодня в Каттхульт на чашку кофе должны были съехаться после обедни гости со всей округи.
– И показаться на людях не смогу, этакая я разнощекая, – всхлипнула Лина и побрела доить коров.
Но долго горевать о своих разных щеках ей не пришлось. Не успела она опуститься на скамеечку перед коровой, как прилетела оса и ужалила Лину в левую щеку. Казалось бы, теперь она могла успокоиться, потому что левая щека мгновенно вспухла и стала так же похожа на булку, как и правая. Лина получила то, чего желала, – стала равнощекой. Однако она заревела пуще прежнего.
Когда Лина вернулась на кухню, все сидели за столом и завтракали. И, можно сказать, вылупили глаза, увидев это заплаканное, красноглазое, булкообразное существо, которое вдруг явилось в дверях и напоминало Лину. Бедняжка, при виде ее немудрено было расплакаться. И поэтому со стороны Эмиля было не очень-то хорошо засмеяться. В ту минуту, когда вошла Лина, Эмиль как раз поднес стакан молока ко рту, и, едва взглянув на нее поверх стакана, он фыркнул. Молоко брызнуло через стол прямо на папин праздничный жилет. Даже Альфред не удержался и хихикнул. Мама Эмиля строго посмотрела на сына, потом на Альфреда и сказала, что смеяться не над чем. Но, вытирая папин жилет, искоса сама взглянула на Лину и поняла, почему Эмиль фыркнул. Но ей, конечно, было жаль Лину.
– Бедняжка, – сказала мама. – До чего у тебя глупый вид – нельзя показываться на людях. Эмиль, сбегай-ка к Кресе-Майе и попроси ее помочь нам приготовить кофе.
Пить кофе после воскресной обедни в Леннеберге любили, и в окрестных хуторах наверняка обрадовались, когда получили письмо от мамы Эмиля:
«Дарагие Дамы и Гаспада, не пожелаете ли преехать к нам на чашку кофе нынче в воскресенье.
Милостиво просим
Альма и Антон Свенссоны.
Каттхульт, Леннеберга».
Настало время ехать в церковь. И мама с папой укатили, – ведь им, прежде чем пить кофе, надо было побывать в церкви.
А Эмиль послушно отправился с маминым поручением к Кресе-Майе. Утро выдалось чудесное, и Эмиль, весело насвистывая, шагал по тропинке к домику Кресы-Майи. Она жила на старом торпе в лесу.
Если тебе доводилось бывать в смоландском лесу в июне ранним воскресным утром, ты сразу вспомнишь, каков этот лес. Услышишь и как кукует кукушка, и как дрозды выводят трели, словно играют на флейте. Почувствуешь, как мягко стелется под босыми ногами хвойная тропинка и как ласково пригревает солнце затылок. Ты идешь и вдыхаешь смолистый запах елей и сосен, любуешься белыми цветами земляники на полянках. Вот таким лесом и шел Эмиль. Поэтому он не спеша дошел до лачуги Кресы-Майи. Серенькая маленькая скособоченная лачуга едва виднелась среди старых елей.
Креса-Майя сидела и читала газету «Смоландский вестник», в одно и то же время ужасаясь и радуясь тому, что там писали.
– В Йенчепинг пришел тиф, – сказала она, не успев даже поздороваться с Эмилем, и сунула ему газету под нос, чтобы он сам убедился в этом. И верно, в газете сообщалось, что два жителя Йенчепинга тяжело заболели тифом. Креса-Майя, довольная, покачала головой.
– Тиф – страшная болезнь! – сказала она. – Скоро тиф и до Леннеберги доберется, помяни мое слово!
– Это почему? Как он может сюда попасть? – удивился Эмиль.
– Покуда ты тут стоишь, он летит над всем Смоландом, словно пух одуванчика, – молвила Креса- Майя. – Целые килограммы семян тифа! Да поможет Господь тому, в ком они пустят корни.
– А какой он, этот тиф? Похож на чуму, что ли? – спросил Эмиль.
О чуме Креса-Майя уже как-то рассказывала. Она знала о всех болезнях и напастях, но чума, как она уверяла, была самая страшная болезнь. Просто жуть! В былые времена, давным-давно, она унесла в могилу чуть ли не всех жителей Смоланда, и подумать только, вдруг и тиф окажется таким же ужасным!
Креса-Майя призадумалась.
– Да, тиф почти что чума, – сказала она, довольная. – Точно я не знаю, но помнится, будто сперва от тифа люди с лица синеют, а после помирают. Да, тиф – ужасная болезнь, ох-хо-хо!…
Услыхав о больном зубе Лины и ее распухших щеках, Креса-Майя пообещала прийти в Каттхульт как можно быстрее и помочь сварить кофе.
Эмиль отправился домой и застал Лину на ступеньках крыльца. Она сидела и рыдала от зубной боли, а рядом в полной растерянности стояли Альфред и маленькая Ида.
– Знаешь, тебе все же лучше пойти к Ковалю-Пелле, – предложил Альфред.
Коваль-Пелле был кузнецом в Леннеберге; это он вырывал леннебержцам больные зубы своими огромными страшенными клещами.
– А сколько он берет за то, чтобы выдрать зуб? – выдавила, всхлипывая, Лина.
– Пятьдесят эре в час, – ответил Альфред, и Лина содрогнулась, услыхав, как дорого и долго рвать зуб.
Эмиль глубоко задумался, а потом сказал:
– Я, верно, смогу дешевле и быстрее вырвать зуб, я знаю средство!
И он объяснил Лине, Альфреду и маленькой Иде, какое у него средство.
– Для этого нужны всего две вещи – Лукас и длинная крепкая медвежья жила. Медвежьей жилой я обмотаю твой зуб, Лина, потом накрепко привяжу жилу к своему ремню на спине и во всю прыть поскачу на Лукасе. Бац – зуб и выскочит!
– Бац! Нет уж, спасибо, – возмутилась Лина. – Скачите во всю прыть без меня!
Но тут зуб так заныл, боль стала такой нестерпимой, что мысли Лины сразу приняли другой оборот. Она тяжко вздохнула.
– Так и быть, попробуем. Несчастная я, спаси меня Господь, – сказала она и пошла за медвежьей жилой.
Эмиль сделал как обещал. У него ведь всегда: сказано – сделано, слово с делом не расходится. Он подвел Лукаса к крыльцу кухни, привязал к своему ремню медвежью жилу и вскочил на коня. Стоя у хвоста Лукаса с медвежьей жилой, опутавшей ее зуб, бедная Лина стонала и охала. Маленькая Ида дрожала от страха, а Альфред радостно сказал:
– Ну, теперь только остается услышать бац.
Тут Эмиль пустил коня вскачь.
– Ой, теперь уже скоро! – воскликнула Ида.
Но ничего не случилось. Потому что Лина тоже пустилась вскачь. Она так отчаянно боялась этого
