Благодаря личному участию самого полковника Букаева Петренко через пять минут получил в свое распоряжение отдельный кабинет. Он принадлежал начальнику особого отдела, убывшему в настоящее время в отпуск. Здесь стоял опечатанный сейф, имелось два вентилятора и два телефона. На полке синело полное собрание сочинений Ленина в пятидесяти пяти томах. На стене висел к тому же и ленинский портрет. Портрет огромный, казавшийся несоразмерно большим для такого кабинета. «Видно, раньше этот Ильич висел в красном уголке части, – мельком подумал Петренко. – Затем его приказали вынести, а особист к себе притаранил. Интересный, видать, фрукт этот особист».
Спустя три минуты в распоряжение Петренко прибыли помощники. Это были два молодых особиста – оба в звании старшего лейтенанта. Фамилия одного была Жуков, а второго – Дубов. Первого звали Саша, а второго – Паша. Или, напротив, Жуков был Пашей, а Дубов – Сашей? Словом, старлеи были так молоды, подтянуты и неразличимы между собой, что у Петренко даже не получилось придумать для каждого отдельную кличку. Обозвал он обоих одинаково, во множественном числе: «Грибочки».
Первому из них, кажется, Жукову, Петренко поручил умереть, но выяснить, куда мог уехать капитан Кольцов.
– Поспрашайте соседей, друзей, сослуживцев… Проверьте поликлинику – может, ему давали путевку в санаторий?.. И у него, кажется, есть машина?
– Так точно!
– Он на ней уехал?
– Предположительно.
– Тогда поговорите в гаражах. Может, кто из соседей по боксам знает куда… А потом – проверьте авиа– и железнодорожные кассы: не брал ли Кольцов билет…
– Только Ростов-Дон проверять?
– Пока да… И узнайте адрес его родителей – если они живы, конечно… Про братьев-сестер – тоже… И других близких… Может, адреса друзей Кольцова узнаете… И все, что нароете, немедленно сообщайте мне.
– Есть! Разрешите приступать?
– Валяйте.
«Грибочек номер один» вышел – сосредоточенный до важности.
Второму Грибочку Петренко поручил договориться о встречах, которые он решил провести непременно сегодня.
Участковый Андрей Пивоваров отчаянно хлюпал носом и ежеминутно чихал, старательно отворачиваясь в сторонку. Он смущался из-за того, что предстал перед московским гостем в таком непрезентабельно простуженном состоянии, и нервно теребил промокший платок.
Петренко постарался отсесть на безопасное от вирусов расстояние. Участливо сказал, не утруждая себя холодно-вежливым «вы», – с участковым, хочешь не хочешь, нужно было устанавливать контакт:
– Да не щемись ты! – Петренко намеренно употребил южное просторечное слово, имеющее крайне широкий, в зависимости от контекста, диапазон значений. В данном случае «не щемись» было эквивалентом предложения: «Да не стесняйся!» – предложения, которое нормальными, литературными, словами один мужик в беседе с другим и не выговорит. – С кем не бывает! – по-свойски продолжил Петренко. – Где простыл-то так?
Участковый, опасливо ожидавший каверзных вопросов по делу, удивленно ответил:
– Раков в воскресенье ловили! Петренко проговорил, усмехнувшись:
– Что, без прокладки ловили? Андрей ответил – почему-то виновато:
– Да я за рулем был, какие уж тут прокладки…
– Много взяли?
– Два ведра. Слоны! Бо-ольшие! Но вчера…
Петренко рассмеялся. Ему нравился этот хитрован-казак с южным говором и простецким юмором.
Участкового, смуглолицего, с казацким чубом, Петренко, верный своей привычке давать каждому встречному-поперечному кличку-определение «для внутреннего пользования», почему-то захотел назвать: «Есаул-есаул, что ж ты бросил коня». Кликуха получилась несуразно длинной, поэтому капитан сократил ее до Есаул-Есаул. Тоже неплохо получилось.
– Ну, давай, участковый, к делу, – посерьезнел Петренко. – Труп ты обнаружил?
– Да. Вскрывал квартиру по звонку соседки из сорок второй.
– Тебе сказали…
– Что Кольцова с утра не подает признаков жизни. На встречу с подругой не пришла. Телефон не отвечает. Из квартиры вроде не выходила.
– И ты сразу примчался? Оперативно на сигналы реагируешь…
Есаул-Есаул слегка смутился:
– Не на все, конечно. Но про эту семью я давно знаю. У них там не все ладно. Скандалят часто, посуда летает, жена верещит… А при таком раскладе до беды недалеко.
Последнее предложение участковый произнес с каким-то социалистическим пафосом. Петренко скептически скривился:
– Взяли, значит, на заметку…
Участковый не растерялся:
– Конечно, у вас там, в Москве, о таких делах участковые не всегда в курсе. Но у нас-то – городок маленький.
– Ну, а труп?
Андрей гордо вскинулся:
– Я у нас на аэродроме таких видал. Точная картина – как парашют не раскрылся. С виду люди – целехонькие, а руки-ноги мягкие. Как будто костей вовсе нет. Так и у этой Марины было. Я еще при визуальном осмотре заметил, что у нее тело как-то странно вывернуто…
– Сам кого-нибудь подозреваешь?
Андрей поспешно ответил:
– Ну, муж… с которым они все ругались… он летчик. Бывший.
– Ну и как ты сам это представляешь?
Участковый – очень неуверенно – сказал:
– Странная получается картина. У нас в городке полетов уже два месяца не было. Позавчера тоже не летали… Досаафовские аэродромы есть в Батайске и в Каменске… Что, значит, выходит? Кольцов там взял самолет… Посадил в него супругу. Взлетел. Скинул ее… Потом сел. Поехал в район десанта. Нашел труп… Подобрал… Привез зачем-то в свою квартиру… Уехал… Глупо как-то…
– А он, Кольцов, вообще-то – как? В себе? Может, у него крыша съехала?
– Да он, конечно, странноватый… Особенно после того, как его комиссовали…
– За что комиссовали-то?
– Да по здоровью.
– А что с ним было?
– Вот он-то как раз, – участковый усмехнулся, – без парашюта брякался. Точнее – с парашютом, но он не раскрылся.
– И выжил?
– Ага. Как, почему – я толком не знаю. Но побился он сильно. Голова, ноги… В госпитале в Ростове полгода лежал… У него и сейчас шрамы… Ну, после госпиталя Кольцова и комиссовали…
– Чем он занимается?
– Когда чем. Частным извозом подрабатывает. Лекарства какие-то по аптекам развозит…
– Лекарства? Какие?
– А я знаю? Оно мне надо?.. Хер… этот… хербалайф какой-нибудь… Еще где-то подрабатывал… На рынке, что ли…
– А женка его? Ты говоришь, они плохо жили?.. А почему? Он пил, что ли? Гулял?
