дым, отчего была открыта задняя дверь и на каком таком воздушном ухабе их вышвырнуло за борт… Дима осмотрелся по сторонам. Куда ни глянь – всюду леса, кроны деревьев по-осеннему желтые, красные, зеленые. Как приземляться? На дерево?
Он попытался вспомнить, что полагается делать при посадке на лес.
Кажется, обхватить лицо руками и спасать глаза. То есть приземляться, не видя куда… Страшновато.. Неужели нет ни одной полянки?
И тут он увидел Танин купол, который был гораздо ниже и стремительно спускался к земле. Дима проследил за направлением ее приземления – и увидел поляну. Таня метила на нее. Как только углядела, глазастая! Поляна была совсем недалеко, а высоты у него оставалось еще достаточно. Дима резко натянул правую стропу управления и начал 'скручиваться', стараясь оказаться поближе к земле…
Пассажир держался за Таню мертвой хваткой. Его голова почти загораживала ей обзор. Как бы все верно рассчитать и попасть точно на поляну, а не грохнуться вместо этого на какую-нибудь елку…
Пассажир выглядел спокойным. Тане, которая превратилась в комок нервов, казался поразительным его абсолютно бесстрастный вид. Выпрыгнул из самолета, причем без парашюта. Чудом спасся. И теперь спокойно висит, обхватив ее руками и ногами. Вертит головой по сторонам.
Центр тяжести у них двоих иной, чем был бы у нее одной. При приземлении она завалится на него. Поэтому она сказала: 'Метрах в трех от земли отцепишься от меня. По моей команде!'
– Только не дай команду на тридцать метров раньше.
Вот она, поляна! Прямо под ним. А у него еще чертова куча высоты. И что теперь делать? Дима тормозил вовсю – до упора натягивал передние свободные концы. Но его все равно неумолимо относило от поляны на лес. Он стремительно несся навстречу огромным елкам. Закрыть глаза, обхватить лицо руками? Ну нет!
Дима с треском врезался в крону дерева и схватился руками за ствол. Его накрыло куполом парашюта. Он ободрал лицо и руки. Но остался жив! И оказался на земле.
Почти, на земле – ель была высотой с пятиэтажный Дом.
Когда Таня попадала в непростые ситуации, она часто делала глупости.
Например, если на экзамене ей выпадал 'несчастливый' билет, она начинала отыскивать 'шпоры', бомбить однокурсников записками о помощи и вообще вела себя так нервно, что преподаватель сразу понимал – студентка не готова. И она с трудом вытягивала на трояк.
Но парашютный спорт, которым Таня занималась уже четыре года, во многом изменил ее характер. Да, она и сейчас нервничала. Но только в том случае, если ситуация, в которую ей приходилось попадать, была всего лишь непростой. Если же речь шла о жизни и смерти, если ситуация выпадала критическая, она способна была мобилизовать все свои силы – для того, чтобы победить. Точнее, чтобы выжить.
'Интересно, что скажут на аэродроме, узнав, что я выпрыгнула из рейсового самолета и прихватила с собой пассажира?' – подумала Таня. Интересная все-таки штука человеческий мозг. Ей надо сконцентрировать все силы для того, чтобы благополучно приземлиться на крошечную полянку, а она думает о… Черт-те о чем она думает.
– Держись крепче! – крикнула она, развернулась против ветра и стремительно пошла на посадку. Расчет оказался верным. Таня приземлилась в двух метрах от непролазного леса.
Первые несколько секунд они с пассажиром лежали молча. Тане хотелось завизжать, затопать ногами, забиться в истерике – наступила реакция от всего пережитого. Она изо всех сил сдерживалась, просто лежала на холодной земле, крепко зажмурив глаза. Пассажир отодвинул в сторону купол парашюта и прижал Таню к себе:
– Ты моя храбрая девочка! Ты все сделала гениально! И Таня прижалась к его прокуренной рубашке и горько заплакала.
Воскресенье, 20 сентября. День
Борис Петрович расслаблялся. Воскресенье. Солнечный день. Желтые, зеленые, красные деревья. Прозрачный осенний воздух. Он сидел на веранде своей дачи в любимом кресле, вытянув ноги на заботливо подставленную Людмилой табуреточку.
С утра он выкушал стакан апельсинового сока, потом поплескался в своем бассейне. Затем плотно позавтракал: бутерброды с икрой, омлет с сыром, кусок шоколадного торта. Милка – умница, услужлива и хорошо готовит.
Принял три рюмочки чистейшей охлажденной водочки – надо же выгнать вчерашний хмель. Потом выпил две чашки натурального кофе – из настоящей джезвы, а не растворимой бурды. К черту все диеты. К черту заботу о здоровье. Зато сейчас он сидит сытый, усталый, полусонный.
Борис Петрович затянулся сигаретой – ему их привозили прямо из Штатов, это не то польско- болгарско-кишиневское дерьмо, что продают у нас. Жизнь хороша… Но что-то мешало БП расслабиться вовсю. Какая-то червоточинка саднила в нем, слегка отравляя воскресный кайф. 'Что это?' – подумал он по привычке разбираться во всем, в том числе и в себе самом, до последней точки. У него утром не встал, несмотря на все усилия Милки? Да. Неприятно. И ведь это – уже второй месяц. И не только с Милкой, с другими блядями тоже. Но, в конце концов, ему за пятьдесят, у него в жизни другие радости и интересы. Однако все равно надо позвонить Сашке, взять курс этой лазерной-херазерной терапии. 'Или все равно в конце месяца буду на Мертвом море. Там, говорят, климат такой, что стоит как из пушки. Покуролесим там с Рубинчиком. Там девочки чудо как хороши.
Длинноногие, худенькие, сисястые. Устроят нам с Рубинчиком групповую терапию'.
Но нет, понял БП, отнюдь не временное 'нестояние' чуть отравляло ему воскресную расслабуху. Другое. Суслик так до сих пор и не позвонил. А время-то половина второго. Он уже час, как должен был встретить товар. Чего он там телится? Говорено же было: сразу отзвонить. Какие бестолочи все кругом. Чушки и бакланы. Хорошо, когда так, а если, как это у них говорится, барабоны?
БП взял один из мобильных телефонов, лежащих рядом на антикварном столике карельской березы. Сердито набрал номер.
– Ну?! – гаркнул в трубку, когда ответили.
– Рейс задерживается, – быстро просвистел Суслик.
– Что там с ним еще?
– Говорят, технические причины.
– Быстро узнай, что да почему. Отзвонишь мне через полчаса.
Какие еще 'технические причины'? Улетели они по расписанию. Погода на всей европейской территории бывшего, ети его мать, СССР – классная.
Конечно, все может быть. С нашим Аэрофлотом – тем более. Не 'Люфтганза' же. Но какого хрена именно с этим рейсом?!
БП мгновенно сбросил с себя полудрему. Тело и мозги напряглись.
Захотелось действовать, но он осадил сам себя, дал время Суслику узнать хоть что-то.
Адреналин, выбросившийся в кровь, потребовал движения. БП резко встал, сгреб мобильные телефоны и пейджер, вышел с террасы, хлопнув дверью, и быстро зашагал по усыпанной желто-красными листьями асфальтовой дорожке.
– Еще, еще, еще, еще! – кричала она, вонзая в спину капитану Петренко свои острые коготки. И тут затрещал пейджер.
Надо отдать должное капитану: лишь после того, как Ольга хрипло закричала и откинулась в изнеможении, он финишировал сам и взял с прикроватной тумбочки ненавистный аппарат.
На нем высветился все тот же треклятый номер. О господи! Воскресенье!
Двенадцать утра! Их единственный день! Они впервые за три недели наедине.
