написать наконец некоторое время назад задуманный им ученый труд о борделях Империи и о прелестных дамах, самоотверженно посвятивших себя искусству доставления удовольствий страждущим.
Менкар в ответ на это заявление капитана слегка удивился — капитан Гиеди и раньше бывало рисовал — и неплохо рисовал! — бабочек, но натуральных, а борделями вроде увлекался не с научными, а более практическими целями; на осторожный и деликатный вопрос капитана о цели своего пребывания в Столице коротко ответил: дела коммерции, и, не вдаваясь в подробности своего жизнеописательства, перевел разговор в более приятное русло прикладной новой энтомологии…
Встреча бывших сослуживцев продолжалась больше часа, после чего они сердечно простились и перед тем, как уединиться со своими подругами, сговорились непременно-встретиться в самое ближайшее время и поговорить подробнее, при этом как-то, видимо, по рассеянности, позабыв оставить друг другу свои координаты…
В отель Менкар возвращался один. Так было заранее оговорено, чтобы не мешать отдыхать друг другу; после встречи с капитаном Гиеди он того вообще не видел. Всю дорогу Менкар думал об этой встрече, но к определенному выводу, что это было: случай или провокация? или это подстроено? тогда кем и зачем? — так и не пришел.
В номере было темно, и Менкар не стал зажигать свет, ограничившись единственной свечой, позаимствованной у портье.
В спальне Аподиса было тихо и темно. Может, он уже спал, отдыхая от своих трудов, не так чтобы совсем уж праведных, а может быть, все еще продолжал трудами этими заниматься, выхлопотав у хозяйки, по знакомству, так сказать, парочку часов сверхурочно, и будет трудиться до самого восхода солнца. Вручную.
Менкар усмехнулся и открыл дверь своей спальни.
Он уже совсем было собрался поджечь от огарка свечки канделябр на столике возле кровати, когда каким-то шестым чувством контрабандиста понял, что здесь, в спальне, кто-то есть еще, кроме него самого.
Он еще продолжал движение рукой к канделябру, но уже не для того, чтобы зажечь его, а чтобы схватить и, не глядя, с грохотом, швырнуть им в угол, где, он это знал уже точно, кто-то притаился. Швырнуть можно было бы и самим огарком, но уж больно несподручно он держал его: пришлось бы разворачиваться, замахиваться — а времени на это могло и не быть… К тому же, швырнув свечу, оставалось только бежать и поднимать ненужный сейчас шум; да, не доведи Небо, еще вспыхнет пожар… Нет, это все ни к чему. Сперва надо выяснить, кем является этот кто-то: друг он или враг? с чем пожаловал? — и уж потом решать, как быть дальше: «оглоушить канделябром иль подушкой придушить», как поется в старинной шуточной балладе о Тетоде-стрельце, удальце-молодце… Или вдоволь посмеяться вместе над глупой шуткой, стоившей незадачливому шутнику здоровенной шишки на лбу. Канделябр как раз и является незаменимой вещью, чтобы отвлечь противника от его неизвестных замыслов и потом спокойно переговорить. Когда будут взведены курки спрятанного под подушкой двуствольного аркебузета. А слуге, прибежавшему на шум, можно будет объяснить, что просто неловко споткнулся в темноте.
Впрочем, никому ничего объяснять не пришлось. Как не пришлось и швыряться канделябром. Не пришлось даже закончить начатое движение, потому что второй раз за эти сутки знакомый до боли, де приторности голос произнес негромко:
— Не стоит, поручик.
— Что именно не стоит? — поинтересовался Менкар, застыв в неудобной позе.
— Не стоит трогать канделябр, — уточнил голос. И добавил: — Даже если вы просто хотели зажечь свечу. Я вас и без того неплохо вижу.
— Хорошо, — покладисто согласился Менкар, сообразив, что он действительно прекрасно виден на фоне окна, а ночь сегодня, как назло, такая лунная.
Затем голос принялся давать советы. Во-первых, он предложил не делать глупостей, например, лезть под подушку за аркебузетом, которого там, по его сведениям, уже не было, а отойти к уже упомянутому окну. Во-вторых, сообщил он так, на всякий случай, для сведения, что в руке у него заряженный полуторафутовый арбалет, болт которого направлен на Менкара, и напомнил, что промахнуться с такого расстояния представляется маловозможным даже для плохого стрелка, что Менкар понимал и без напоминания. Тем более Менкар не понаслышке знал, что его оппонент даже среди офицеров Королевской Охоты славился своей меткостью именно в стрельбе из небольшого складного арбалета, с которым не любил расставаться даже в сортире.
А с Королевской Охотой, пусть даже в лице ее единственного представителя, шутить не стоит, потому что Королевская Охота, господа мои, она и называется-то Королевской потому-то, что именно с ее помощью Первый Император, тогда еще король Зул-каадда, занял императорский трон, и с тех пор именно егеря Охоты, подчиняющиеся только и непосредственно самому Императору, а не, как полагают некоторые, Императорские гвардейцы, стоят на страже Короны и Трона. Не надо путать егерей Охоты с гвардейцами, которые годились разве что для парадов и приемов, ну в крайнем случае — для лобовых и психологических атак, а вот егеря — это умелые воины, незаметные и при дворе и в битве, ловкие скалолазы, неутомимые пехотинцы и лихие всадники, отличные стрелки из всего, что может стрелять, и рубаки всем, что режет, колет, само собой, рубит; а кроме того — прекрасные шпионы, разведчики и диверсанты, невидимые и неотвратимые, на счету которых не счесть негромких и незаметных подвигов, без которых не было бы громких побед и блестящих триумфов, без которых немногочисленные, но все же имевшие место заговоры и покушения могли окончиться переворотом — что в конце концов и произошло; не по вине, кстати, Королевской Охоты, а потому, что в самый момент переворота их основные силы находились в походе и не успели вовремя в Столицу, непрестанно вынужденные отбиваться от засад и нападений подкупленных заговорщиками шаек разбойников и наемных убийц: за каждую голову офицера Охоты была объявлена награда «золотом по весу головы», а постоянный малый отряд при Дворе был подло перетравлен и вырезан заговорщиками практически поодиночке и не смог оказать достойного сопротивления и защитить Императора; тогда изрядно поредевший отряд егерей предпринял отчаянный бросок к замку Ришад и был практически полностью уничтожен значительно превосходящими силами мятежного генерала Расальфага, так что сейчас в Империи из трехсот егерей Королевской Охоты оставалось в живых не больше полутора- двух дюжин офицеров, один из которых, не самый худший, и сидел сейчас в темном углу в нескольких шагах от Менкара со взведенным арбалетом.
Все это пронеслось в голове Менкара единой мыслью, пока он выполнял советы своего невидимого позднего гостя, то есть отошел к окну, чтобы его было хорошо видно, и поставил потухший огарок на подоконник. Так что с канделябром пришлось пока обождать.
— Чем я обязан приятностью нашей встречи, капитан? — произнес он, опершись обеими руками о подоконник, чтобы у Гиеди не возникло соблазна выстрелить раньше времени. — Вы, должно быть, пришли ко мне назвать свой нынешний адрес, который забыли сообщить в «Настурции», чтобы мы могли за стаканом доброго вина предаться воспоминаниям? Это очень мило с вашей стороны, но вы выбрали не очень удачное время для визита. К тому же я, помнится, тоже не оставил вам своего…
Из темноты донесся смешок.
— Вы слишком многословны, дорогой Аламак Менкар. Нервничаете?
— Нервничаю, — согласился Менкар и прибавил: — Посмотрел бы я, как вы повели бы себя в подобной ситуации под дулом моего аркебузета.
— Смею вас заверить, что примерно так же, — ответил невидимый капитан Гиеди. — А вы, признаюсь, пока ведете себя вполне пристойно.
— Благодарю за комплимент, — мрачно поблагодарил Менкар. — Так зачем вы все-таки подстерегали меня? На счет адреса я не интересуюсь.
— Это почему же? — В знакомом голосе мелькнула незнакомая нотка удивления.
— Потому что имел неосторожность назвать его нашей общей знакомой, — вздохнул Менкар. — Надеюсь, вам не пришлось применять к ней недозволенных методов?
— Если не считать недозволенным методом довольно щедрую для нее оплату.
— Вот стервочка, — беззлобно выругался Менкар. — Так все-таки — зачем пожаловали, капитан?
