местных заставах почти всю жизнь, а пугать новичков для старожилов всегда было развлечением. — Там, — продолжал он с некоторым даже сладострастием, — почитай, ни одной души до самого Обрыва. Только разъезды патрулируют. Или рыбоеды когда шастают, на людей охотятся.
— Зачем? — спросил один из новобранцев, хотя и заранее знал ответ.
Старый солдат усмехнулся:
— А ты попробуй на одной рыбе всю жизнь поживи. Ох, как мясца-то захочется.
— Они что, значит, человечиной питаются? — с недоверчивым ужасом поинтересовался другой новобранец.
— Доведется — и человечиной, — охотно ответил инвалид. — Ихних-то тварей, что вместе с ними на Обрыве живут, им вера есть запрещает, свои вроде как, вот и лезут к нам.
— А правду говорят, будто у рыбоедов крылья есть? И перепонки между пальцев? — спросил еще кто-то. ..
Инвалид хмыкнул.
— Крыльев я у них не видал, но летать они могут.
— Как же так — без крыльев, а летают?
— А как они по гладкому Обрыву сюда, почитай на три мили вверх, поднимаются? — вопросом на вопрос ответил инвалид, и все замолчали.
Новобранцы, сплошь деревенские парни, из своих избенок дальше, чем за околицу, не выходившие, готовы были поверить любым байкам о столь отдаленных от их родных деревень местах, о которых только и слыхали, что в детских страшилках. А тут вот оно — Обрыв, Край Земли, за которым уже ничего нет, за которым пустота — до самого Великого Океана.
Не таков был Батен.
Прислушиваясь краем уха к разговору, он оглядывался вокруг, впрочем, с не меньшим, чем остальные, интересом, но ничего необычного пока не видел — те же поля, луга с редкими рощицами, каких в Империи множество везде — от Жуткой Пустыни до Северного Пограничья и от Махрии и Чифанды — досюда, до Обрыва. До Края Земли.
Сзади, где-то на расстоянии полумили, парные запряжки огромных горбатых волов тащили за собой стволы деревьев.
— Это для Ограды? — спросил Батен.
— Нет, для рыбоедов, — ответил старик не очень, как Батену показалось, охотно. — Для Ограды здесь рубят, а рыбоедам отборный лес возят, из самого Серебряного бора.
— Зачем? — Батен был удивлен. Он читал о поморниках — диком, отсталом племени варваров, столетия назад оттесненном Империей к Краю Земли, а потом и вовсе изгнанным за Край, где это несчастное нищее племя так и жило в пещерах по всему Обрыву, влача жалкое существование, питаясь отбросами, падалью, рыбой да тем, что удавалось украсть, вело меновую торговлю с имперскими купцами, отдавая за безделушки и тряпье бесценный морской шелк и жемчуг; кажется, поморники ни о чем так не мечтали, как только выбраться из сырых нор, куда их загнали воины Императора Расаласа X, и пройти по просторам Империи, неся страх и разорение городам и усадьбам богатого государства… И вот надо же, им, оказывается, продают отборный корабельный лес! Зачем? Не пещеры же отапливать?
— А кто их знает зачем, — ответил старый солдат. — Может, мостки себе строить от пещеры к пещере, подпорки там ставить…
— Из мачтового леса? — выразил сомнение Батен, но инвалид не ответил и замолчал вовсе.
Сосны расступились, дорога вышла на широкое поле, за которым, отдаленная на две мили, возвышалась Ограда. Она и сейчас, на расстоянии, казалась высокой, когда же отряд подъехал ближе, пришлось задирать головы, чтобы разглядеть на вышках имперские вымпелы.
Старого солдата во Втором Форту, похоже, знали, даже никаких бумаг у него не стали спрашивать, пропустили всех в крепость.
Форт разместился в корне огромного оврага. По его руслу тянулась вниз широкая мощеная улица, по склонам лепились дома. Улица была разделена поперек на три неравных отрезка высокими, прочными на вид, но старыми воротами, по бокам ворот размещались вышки со сторожевыми башенками. Верхнюю часть улицы занимал собственно форт, а точнее — поселок колонистов. Средняя часть называлась Торговым гнездом — именно там купцы вели переговоры с поморниками об обмене шерсти, зерна, металла и, как теперь выяснилось, корабельного леса на соль, жемчуг, всевозможные сорта рыбы и — главное — шелк. В самый нижний двор, Поморское подворье, ни жители деревни, ни купцы не допускались — это было единственное место на равнине, если не считать еще таких же в других фортах, Первом и Третьем, где поморникам дозволялось выходить из-за Края Земли и пребывать в собственно Империи. Впрочем, насколько знал Батен, было одно исключение: по условиям договора между Империей и поморниками, девушки из княжеского рода должны были отправляться служить к Императорскому Двору. Раньше это условие было попросту унизительной данью, теперь, так по крайней мере слышал Батен от людей сведущих, сохранение этого обычая объяснялось некими цивилизаторскими и просветительскими принципами: Империя, некогда изгнавшая предков поморников из своих пределов, простила изгоям грехи их воинственных предков, не дававших постоянными набегами жить мирно ее подданным, и через воспитание и осеменение их девиц все же заботилась о том, чтобы привести недостойных в культурное состояние — ведь известно, что культура прививается не так через мужчин, как через женщин.
Батен с интересом посматривал по сторонам и чуть было не прозевал появление трех офицеров в сопровождении писаря и десятника.
Старик-солдат прикрикнул на подопечных. Новобранцы подобрались, подтянулись, попробовали даже выстроиться в некое подобие шеренги, но так и остались по виду деревенскими увальнями. Батен, привычно устремив взгляд прямо перед собой, опять испытал острый приступ стыда, ему, имперскому офицеру, пусть даже и разжалованному, казалось оскорблением стоять в этом расхристанном строю.
— Хороши, — с сарказмом сказал полковник, поглядев, что за солдат ему прислали. Его взгляд скользнул вдоль строя и на какое-то мгновение остановился на Батене. Но только на мгновение. Затем он повернулся к сотнику, который стоял рядом, и мотнул головой:
— Выбирай. Половина твоя.
Сотник пошел вдоль строя, без разбору выдергивая из него каждого второго; выбирать из этой деревенщины кого-то показистее было бессмысленно. Так Батен, чуть не потеряв равновесие от рывка, очутился среди отобранных.
— Имя! — рявкнул на него подоспевший писарь, быстрым почерком карябавший что-то в толстой тетради.
— Батен Кайтос из Шеата, — четко ответил Батен.
— Чего? — Писарь потерял темп и вытаращил на него белесые бельма.
— Батен Кайтос из Шеата, — бледнея от злости и унижения, твердо повторил Батен.
— Бла-ародный, — нехорошо сверкнув глазом, проговорил писарь. Сказано это было негромко, но сотник услышал, оглянулся через плечо и проговорил, как сплюнул: «Из Шеата…» Сам сотник был, судя по всему, отнюдь не благородных кровей: чин и дворянство получил за выслугу лет на границе, и сочувствовать человеку, который мог рассчитывать на тот же чин только лишь по праву рождения, было не в его правилах.
Полковник поручил оставшуюся часть пополнения на попечение старому инвалиду и удалился, ведя с майором неспешную беседу о недавней охоте. Тот, кое-как выстроив остаток новоприбывших, повел их в деревянные казармы.
Сотник вскоре вернулся с бумагами своих новобранцев. Завидев начальство, писарь заорал: «Стройся, стройся, дубины деревенские!», но сотник, не обратив внимания на прочих, сразу же подошел к привычно вытянувшемуся Батену, прочел:
— «Батен Кайтос из Шеата, бывший поручик Левого Уланского Императорского Полка. Разжалован в солдаты и сослан за вызов на дуэль старшего по чину…» Ты?
Батен четко ответил: «Так точно» и подумал с тоской: «Сейчас начнется…»
— Ай-ай-ай, значит, чинов не почитаем? — произнес сотник елейным голосом и с издевательской укоризной покачал Толовой.
Батен продолжал стоять с каменным лицом.
