«Корабль! Корабль!», и вдруг замечает зубастую ухмылку Веселого Роджера на мачте…
…Хотя, больше чем на магнитофонную запись, это похоже на живое исполнение. А человек, самозабвенно выдувающий из сакса блюз посреди леса, скорее всего свой. Возможны, конечно, и исключения в виде извращенцев. Поэтому двинулась на звук Битька очень осторожно, на всякий случай суеверно подпев: «Мы вместе! Мы вместе!»… На язык почему-то вылезло: «…ГДР и Советский Союз».
Интересно, какова бы была реакция Кинчева на подобную интерпретацию?
И, как заклинание, из «Битлов»: «Love! Love! Love!.. Love! Love! Love!..»
ГЛАВА 12
Теплый золотистый туман крепдешиновым шарфиком плыл над поляной. Пахло полупогасшим костром и медовыми цветами дрока. Над цветами жужжали пчелы. А над пчелами в теплом мареве плавал сияющий латунными боками саксофон. Сам по себе.
Почти. Так как неподалеку дремал среди метелок дрока… Сердце екнуло. Но нет, это не Шез. Хотя бы потому, что это был негр. И он не дремал потому, что, едва Битька ступила на поляну, он живо вскинул голову… Парня Битька поначалу не заметила…
Есть такая картина «Св. Себастьян». Битька видела репродукцию в «Крестьянке». Потрясающая картина. Люди на ней ходят, разговаривают, занимаются своими делами, вечер такой славный и теплый, и площадь такая чистенькая, уютная… А посредине стоит парень в белых плавочках, весь утыканный стрелами и истекает себе кровью. Обалдеть! Человек умирает, а всем и всему — по фигу. Может, потому и умирает. А может, наоборот, вечер такой славный от того, что он за него помирает…
Битька почувствовала, что кожа у нее на затылке встает дыбом (фантомные ощущения, память о волосах). И, одновременно, пчелы так мирно жужжали, а цветы так сладко пахли…
Битька подошла, вся как во сне, медленно. Парнишка был без куртки, в вязанных трико с кожаными нашивками, коротких сапогах, на ремне — пустые ножны, темные, позолоченные солнцем волосы завесили опущенное лицо. Живой? Или не живой? На труп, во всяком случае, не похож. Но, опять же, мухи.
Трясясь внутри как холодец, Битька протянула дрожащую руку к пульсу на горле. Горло было теплым и где-то в глубине тукала артерия. А кожа была нежной-нежной, как солнечный зайчик (?). Битькина рука сама скользнула вверх по щеке, другая отвела слипшиеся пряди…
Потом… Потом стало тепло. Будто мама потрепала по щеке. Или мяконький, нагревшийся на солнце котенок устроился спать рядышком. Какой-то тихий-тихий ветерок в лицо. Будто чье-то трепещущее дыхание или бабочка подлетела…
Парень вдруг нахмурился, тихонько простонал что-то и открыл глаза…
Он увидел огромные-огромные ярко-зеленые очи: черные бесконечные зрачки, переливающиеся вокруг них Вселенные радужек, живой мрамор белков и пушистые, все в мелких, сверкающих на солнце брызгах слез черные ресницы. Глаза светились такой нежностью, таким состраданием, и были такими теплыми…А еще были брови. С ума сойти! Такие черные брови, тогда, когда все девчонки их выщипывают до ноля и даже уничтожают ресницы… А еще — губы. Такие яркие, такие влажные, блестят как ягода…
Он так уставился на нее, этот парень, что в пору было сказать что-нибудь типа: «вали, вали,.. придурок… Чо вылупился?..»
«Хотя, может, это — ангел. Я дал дуба, и он пришел по мою душу. Что ж делать? Забирайте,»— Рэн попытался оттолкнуться от дерева. Нет, видимо, он, все-таки, жив: веревки не ослабли, а от боли перехватило дыхание.
Парень дернулся и, закусив нижнюю губу, замер…
— Может, я ошибаюсь, но, по-моему разумению, его нужно развязать, — проговорил за спиной девочки хрипловатый голос негра.
— Угу! — Битька истово замотала головой и, за отсутствием чего другого, вцепилась в веревку за спиной парня зубами.
— У костра есть кинжал, — посоветовал негр.
Занятия Битьки в последующее время можно было обозначить как «Курсы молодого бойца», разделы: «Сам себе доктор», «Сам себе повар», «Как выжить в лесу»и «Искусство маскировки». Под руководством дядюшки Луи Битька за неполные сутки стала настоящим бойскаутом.
Раненый Рэн тоже мог помочь Битьке почти только советами. Время от времени он вырубался то ли от боли, то ли под действием всяких травок и отваров из них и разнообразных странностей типа тени дуба, расщепленного молнией, заячьего помета или эльфовых колокольчиков. А будучи в сознании, как заведенный твердил: «Храни Вас Бог, прекрасная миледи!»
У Битьки все таяло и взлетало внутри от этих слов и от робких восхищенных взглядов раскосых и каких-то удивительно теплых и живых глаз. Только сейчас она поняла, насколько пустыми, мертвыми и холодными могут быть человеческие глаза. По сравнению с этими.
Конечно, внутри ее свербила мысль, что надо признаваться, тьфу ты, врать, что она — парень. Но, вся растерявшись, она ограничивалась отмалчиванием.
— Подозреваю, мы из одного мира, незнакомое дитя, — затрудняясь в определении пола Битьки, заявил дядюшка Луи, — Тебе известен саксофон, и в условиях природы ты совершенно беспомощно, как все белые.
— Да, сэр. Только я из конца двадцатого столетья, а Вы, должно быть, из начала. Я из России, а Вы — из Америки.
— О, Россия…— негр преклонных голов усмехнулся, — Я русский бы выучил только за то… Как там, еще играют старые добрые джаз и блюз?
Битька кивнула, радуясь, что может не разочаровывать старика.
— Интересно, какие имена сохранила история?
— Луи Армстронг, Элла Фитцжеральд, Би-Би Кинг…
— Хмм… — негр надолго задумался. Имелась у него такая привычка: посасывать ароматную гаванскую сигару, надвинув на глаза шляпу и философски добродушно улыбаясь мыслям.
— Потрясающе! Миледи и достопочтимый сэр Луи! — Рэн приподнялся на локте, глаза его сияли восторгом, — Сегодняшний день — самый чудесный и знаменательный в моей жизни! Наверное, я понял это еще утром, когда увидел корабль.
— Летучий? Значит, мне не примерещилось? — дела, кажется, были закончены, и все собрались у едва шающего (из мер предосторожности) костерка. Битьке, правда, хотелось разжечь костер до небес: вдруг Санди и Шез найдутся.
— Потрясающе! Мало того, что Вы из-за океана, Вы еще и знакомы с самим сэром Сандонато! Потрясающе!
— Потрясающе, что на этом саксофоне все-таки играли, а не варили в нем луковую похлебку! — хихикнуло в траве, — Давайте, гасите костер. Надоело уже отлавливать цикалностиков в полете. Вот ведь животная: башка человеческая, а мозгов в ней как у бабочки! Впрочем, логично.
— Это у вас что? «Авторадио»всегда с тобой? — озадаченно пролепетала Битька.
— Это у нас санитары леса, мать вашу, хомы безалаберные! — буркнуло из травы. И костер стал затухать сам собой.
— Ну и повадки! Прямо дежурные воспитатели! — Битька вспыхнула, несмотря на предостерегающий жест Рэна, — «Отбой! А не то в палату к мальчикам, в плавках!»!
