руганью пытался заставить меня разжать руку, но я вцепился так, что мои ногти до крови впились в его запястье… Я уже жалел, что не могу освободить ноги, так меня разрывало напополам. Боль была такой, что я мечтал уже об одном — разделить судьбу мессира, тем паче, что «волосы»уже обхватили и мою руку до плеча. Думаю, Хая уволокла бы в тартарары вместе с сэром Бреджи и половину меня, но тут мессир непонятно каким образом извернулся, выдрал из сплошного колтуна кровожадных волосков правую руку и ударил меня кулаком в лицо… Так он спас мне жизнь… Он никогда не хотел погибнуть в бою.
Глава 24.
… И горел погребальным костром закат,
И волками смотрели звезды из облаков,
Как раскинув руки, лежали ушедшие в ночь,
И как спали вповалку живые, не видя снов…
Битька пела и жалела, что не в исполнении самого Цоя слушают эту песню сидящие вокруг вечным огнем пылающего костра. Голос у того низкий, глуховатый и гулкий, как тяжелые взгляды мужчин, погруженные в пламя.
— Кто написал эту балладу? — слова Эу Рохо звучали словно издалека, из той, утонувшей в тяжелых сумерках долины, откуда многие ушли в поля вечных туманов; где, натыкаясь на искалеченные тела, думаешь о них, словно о брошенной одежде того, кто спешно собрал чемоданы, чтобы больше не возвращаться сюда.
— Его зовут Виктор Цой…
— Сколько ему было, когда он погиб?
— Он действительно погиб, — удивилась прозорливости старого воина Битька, — Ему было двадцать восемь, когда его машина столкнулась с автобусом. Это было давно.
— Засада… — понимающе пробормотал Эу.
И как хлопало крыльями черное племя ворон,
Как смеялось небо, а потом прикусило язык.
И дрожала рука у того, кто остался жив,
И внезапно в вечность вдруг превратился миг.
Солнце, не видимое обычно за пасмурной взвесью неба, упав к горизонту, внезапно выкатилось кирпично-красным кругом, и сияюще рыжими стали песчаные холмы Шановасса, и иссиня-черными тени. Эта невзрачная земля на закате стала прекрасной: истовой и горячей, гордой и дерзкой, как отчаянно, стягом взвившаяся рубаха командира, бросающегося с отрядом своим на штыки. Она молчала, но в молчании слышалась суровая песня огня и крови.
Эу Рохо уходил. Он ни о чем не рассказал, ничего не спросил. Его ноги непривычно проваливались в песок, но идти было легко. Что он оставлял в этой пустыне? Все, что было до нее, весь груз, который когда-то помешал ему просто жить. Что он забирал с собой из Шановасса? Да ничего. Идеальное место: его можно заполнить ненужным тебе скарбом и уйти.
Эу Рохо, рыцарь Ордена Единорога, на личной эмблеме которого тридцать лет назад скалился белый волк, уходил налегке.
…— Даже не помог… — разочарованно протянула Битька.
— Но и не помешал, — мудро изрекла Лейта.
— Ты хоть представляешь себе, Бэт, каковы были наши шансы спастись в такой ситуации? — поинтересовался Санди и тут же ответил, объяснив на пальцах — чудесной зрелой фигой. — Если бы не Единорожка, мы слушали бы сегодня «Балладу»в исполнении автора.
— Вот именно, если бы не Священный и Сияющий! — вставил свое веское слово тролль, во время предыдущих событий пребывавший в перманентном обмороке.
— Но не надо расслабляться. Не думаю, что пещера с буцефалами охраняется. Достаточно было одного этого стража, чтобы мы туда не попали. И все-таки…
— Короче, показывайте мне эту пещеру, брателлы, в натуре. На разведку пойдем мы с афро- американским товарищем Нельсоном Зимбабой, — встрепенулся задумчиво молчавший до сей поры Шез. — А дерьмовое у нас с тобой положение, братишка, — обратился он уже к Луи, лицо его нервно подергивалось, — вот они, минусы бестелесности: порезали бы сейчас нашу молодежь, а мы бы и поделать ничего не могли, только шататься здесь потом веков пять призраками рок-оперы и пугать местную флору и фауну. Тень отца Гамлета среди шагающих экскаваторов, как я это называю… — тут Шез и Луи вдруг исчезли, просто растворились в воздухе. На месте, где они только что были, чуть задержалась фраза: «Однако, есть и свои плюсы.».
Предоставившейся паузой путники воспользовались, чтобы перекусить. У Санди по выходу из переделки привычно разыгрался аппетит, у Рэна напротив, вопреки обыкновенному, пропал. В чем дело? Ведь за последнюю неделю жизнь его не раз висела на волоске, отчего же именно сейчас эта противная дрожь и тошнота?
Рэн задумался, пытаясь отыскать разницу между той и этой ситуациями. Взгляд его скользнул по вновь посеревшим холмам, по лицам спутников и замер на обрастающем темно-русыми волосами затылке Битьки. Понимание задело легким крылом его сердце, и он торопливо опустил глаза. Конечно, ведь сейчас рисковал не один он, а все. Истекая кровью у дерева, или фиглярничая на мосту, или судорожно цепляясь за осыпающуюся песком спину скалы, разве тогда верил он в реальность своей смерти? Ни фига. Ну и даже если бы он погиб, что бы изменилось для него? Он не знает. Но если бы погибли Санди, Аделаид, Лейта эта даже? Бэт… И если бы при этом ему удалось выжить?.. Тут Рэн плюнул и перестал об этом думать. Тем паче, что в воздухе с хлопком нарисовались Шез и Луи, они были несколько взбудоражены. Шез вихлялся и напевал: «Не смотри на меня, братец Луи — Луи — Луи! Не нужны мне твои поцелуи — уи-уи! Говоришь, что прекрасна, я знаю-знаю-знаю! Я всегда хорошо загораю!..».
— Товарищ полполковника, разрешите докладать! Кони стоят пьяны, хлопци запряжены! Короче, наш друг Белый Волк, на которого мы столько всякой напраслины нагородили (точнее, Бэт, противний!) отправил доблестный местный ОМОН в нирвану к Курту Кобейну, а было их ни много ни мало пятнадцать голов, и пока они не прочухались, надо срочно бежать, лить кругом валерианку и сбирать журовиночки, точнее… ну вы сами поняли!
Тут же остатки еды были побросаны во рты, ноги взяты в руки, и маленький отряд, успевший слегка отдохнуть за время вынужденного простоя, со всей возможной по колено в песке быстротой устремился за буцефалами. Время от времени путники беспокойно оглядывались по сторонам — не видно ли местных опять же «журовиночек — переростков». И время от времени на горизонте плавно проплывали силуэты этих «Титаников»пустыни, к счастью, ни одному из Великих Хомоудов за время этого пешего варианта ралли «Париж-Даккар»не пришла в то место, какое у них можно назвать головой, грязная мыслишка свернуть в сторону наших друзей.
Спустя некоторое время у Битьки возникло нестерпимое желание поковырять пальцем в ухе, или даже в обоих. Что-то неладное творилось с ее слухом. Осторожно оглядевшись, она заметила, что подобным желанием одержима не она одна.
Тут Санди остановился, хлопнул себя по лбу, кивнул Лейте, которая тут же извлекла из небольшого мешочка на поясе инкрустированную слоновой костью серебряную фляжку. Когда свернули колпачок, над песками поплыл знакомый Битьке еще по интернатским учихам запах валерианки. Неприятные ощущения в ушах сразу исчезли. На всякий случай все они намазались настойкой как духами: впадинку на шее, запястья, и за ушами.
Очень скоро они достигли небольшой горной гряды из грязно-рыжих скал. Санди вздохнул: он помнил эти скалы ярко-оранжевыми в обрамлении пышной синевато-изумрудной зелени. Стражи, лежащие на спинах строго по периметру полукруга у каких-то развалин, действительно пребывали где-то в мире грез, лишь у пары из них, судя по позам, хватило времени сообразить, что происходит что-то не то и попытаться отреагировать. Проходя на цыпочках мимо, молодые люди сумели разглядеть тонкие как иглы шипы неизвестного им растения, вонзившиеся в определенные точки рядом с ухом или виском.
Рэн с натянутым наготове луком остался снаружи на тот случай, если кто-нибудь из стражников придет в себя. Остался там и дядюшка Луи, чтобы в той же ситуации подать знак, спустившимся в пещеру, что смог бы сделать мгновенно. А остальные двинулись внутрь. Санди и Бэт несли тускло поблескивающие
