лестницу, одновременно тянулась за багром, подпрыгивала и напевала. Ну и думала: «Вот же я опарафинюсь, если окажется, что все мои „знания“— чушь.»Хотя позор — не самое худшее при таком исходе, конечно…
При встрече они с Рэном даже не подали друг другу руки (ну не смогли!), тогда как всех остальных тискали в объятьях как сумасшедшие. К счастью, никто этого не заметил. Кроме Шеза, дядюшки Луи и Единорожка. Первый пробормотал себе под нос, что нужно что-то делать, второй просто озадаченно пыхнул трубкой, а последний… в общем, прикололся. Посмотрел на обоих с веселым интересом.
ГЛАВА 31
— Назад в Уэмбли. Автостопом до Вудстока… — удовлетворенно бормотала Битька в спину Рэну О'Ди Мэю, обтянутую кожаной курткой, горько пахнущей травой и сладковато пылью. Под копытами Друпикуса наконец-то была настоящая дорога. Пусть и такая, какую в Битькином мире принято называть проселочной: не асфальтированная, не мощеная, а так земляно-песчаная. Позади и по бокам — луга, впереди — полоска леса. Можно подумать, ты на какой-нибудь Туфтуевской или Городищенской дороге в окрестностях Солнцекамска.
Если бы Битька в это самое время могла видеть лица Санди и Рэна, она бы благодушничала поменьше. Лес, приветливой голубой лентой маячивший на горизонте, согласно предупреждению гнома, находился во владении друлиний — народца лесных феечек-дриад, славящихся крайне амазонскими взглядами. Увы и ах: этот путь был самым коротким и средним по опасности из всех возможных. Потому и был выбран. Но, сами понимаете, если вам предложили или голову с плеч долой или зуб кариесный без наркоза полечить, то вы выберете, конечно, зуб, но лечить вам его от того менее больно не будет. Так что, по мере приближения к этому неприятному, а, возможно, и весьма опасному месту, лица молодых людей тоскливо вытягивались. Не по себе было так же и Шезу, и Аделаиду, и Друпикусу. Благодушничали только Битька с единорожкой. Негр, как всегда индифферентно попыхивал трубкой внутри саксофона.
…Три грации с непомерно высокими бюстами, длинными ногами и мохнатыми ресницами, лениво покачивая бедрами, перегородили дорогу нервно несущемуся на предельной скорости Друпикусу. Визг тормозов, искры из-под копыт и чудесная встреча щеки с асфальтом. Ну, не тормозов и не с асфальтом, само собой, но в целом — что-то в этом роде. С трудом сдерживая ругательства и стоны, выползли из-под Друпикуса те, кто не слетел с него при падении. Битькина голова кружилась, в поисках поддержки она уцепилась рукой за что-то гладкое и уходящее вертикально вверх и не сразу поняла, что это голая нога одной из, ну, будем называть их по-прежнему, граций.
— Ты что?! — раздался рядом ехидный голосок Шеза. — Они ж из шоу!
— Какой милый мальчик! — нежным басом проворковала обладательница спасительной ноги и приподняла Битьку за шиворот над землей.
— Эй ты! Урод! Поставь моего друга на место! Извращенец! — прохрипел с земли придавленный слегка оглушенным в результате падения Друпикусом Санди, косящийся под неумеренно для здешних нравов короткую юбку одной из «гордых юных девиц».
— Они что, и правда из шоу? — сунулся было заглянуть туда же Шез.
— Как пошло, господа! — воскликнула , подпрыгнув от возмущения и пытаясь натянуть юбчонку на узловатые коленки, одна из дам, субтильная брюнетка.
— И правда, мужики! Что за жеребячьи привычки, не познакомившись за коленки лапать! Федор, — сурово с немалой обидой в голосе представилась крупноватая, рыхлая блондинка, опуская на травку очумело хватающую ртом воздух Битьку.
Третья же, рыжая, ничего не сказала, только обвела друзей томным взглядом, послала брезгливо хмурящемуся Санди слюнявый воздушный поцелуй и вдруг совершенно пьяным тенором заголосила: — Когда я на почте служил ямщиком, был молод, имел я силенку!…
Впрочем, не только голос у гнедой красотки был пьяным. И сама «она»и ее «товарки»пребывали в изрядном подпитии. И действительно, по своей половой принадлежности являлись мужчинами, и точно были «из шоу». Точнее, слов таких здесь не знали, но и Вольдесьян, и Левуасьен и не понятно отчего так зовущийся Федор на поверку оказались трубадурами, жонглерами, короче мастерами того, из чего выросла впоследствии эстрада.
— Понимаете, мужики, — бия себя в накладную грудь, делился впечатлениями и важной информацией чрезвычайно гордящийся своим экзотическим именем Федор, — ну им принципиально, ва- а-ще, чтобы в джазе, как говорится только девушки. А платят… — тут он полез неверной рукой за пазуху и, достав оттуда горсть нехилых алмазов, потряс ими перед носами слушателей. — ..О-го-го! Не, они, конечно, понимают, что к чему. Но ведь у нас в Шансонтильи только петухи поют, а курям одно занятие — сидеть дома и нестись. Вот представьте себе: баба бы в менестрели подалась! — (за спинами остальных Шез «сделал выразительные глаза»Битьке). — А им видишь — подавай поющих баб. И, главное, не то что бы им, ну сами понимаете, нравились бабы, а не мужики. Нет. Все в порядке. Но! Дело принципа!
— Ой, рябина кудрява-ая! Белые цветы! — встрепенулась время от времени вырубаящаяся рыжая, точнее, Левуасьен.
— Ой, ну заткнулся бы, так эта иностранщина надоела, противный! — замахал ручками не выходящий из роли Вольдесьян, — Федька, домой пошли, моя уже икры наметала, рыбу жарит, наверное, да и Левкина опять ему фонарей навешает — недели две работать не придется.
— Ну, а так, парни, даже и не суйтесь. Мужиков они не жалуют и через лес не пропускают. Однозначно. Ну, а как вы, свой брат — жонглер, даю бесплатный совет — рядитесь в юбки, — и с сочувственным хмыканьем оглядев перекошенные лица молодежи, утешил. — Ну, или хотя бы солиста переоденьте. Такой номер тоже иногда проходит. Нравится им, если мужики в подчинении у бабы. Тем паче вон он у вас какой, смазливенький.
Кавалер-девицы крякнули, поднялись, Федор на прощание едва не сломал рукопожатием протянутые руки, реабилитируя свое мужское начало. Вольдесьян бросился целоваться, едва оттащили, а безучастный Левуасьен вновь затянул импортную песню.
— Ах! Рябина-рябинушка! Что взгрустнула ты!… — растаяло вдалеке, и только тогда друзья подняли смущенные взгляды на Бэта.
— Да как два пальца об асфальт! — гордо хмыкнул Бэт и кокетливо подцепил пальцем с куста шиповника (?) ярко-рыжий парик незадачливого Левуасьена, — Уан момент, плиз!
Вооружившись зеркальцем не забывающего, а точнее, время от времени вспоминающего о своей внешности Санди и удалившись за частые кустики, Битька посмеивалась и хмыкала сама собой: так она скоро и сама позабудет какого пола в действительности, ну, по крайней мере, никакая проверка ей не страшна. И еще она немного волновалась: как-то воспримет ее в женском облике Рэн О' Ди Мей. Все-таки, потрясающе красивое имя. Справедливости ради, следовало отметить, что и Алессандро Сандонато звучит офигенно, да и сам он очень и очень ничего, только похоже для Битьки это уже не имеет решающего значения. Она старательно подкрутила кудряшки парика и, расковыряв тонким прутиком одну из здешних гигантских черничин, чуть-чуть подвела глаза. Хотела было еще и земляничиной губы намазать, но вовремя одумалась: это дома она была бледна и сера, а теперь и щечки разалелись и губки без всякого «Уотершайна»— натуральный «Полибрильянс». Ведь я этого достойна? Подумала еще, и, хмыкнув, размотала стягивающее маленькую, конечно, еще, но все-таки грудь, полотенце, и приспособила его наоборот грудь увеличивать: слегка нарочито, но так и надо. Платья-то взять негде, чем еще обженственниться?
Битька попыталась увидеть себя всю в карманное зеркальце. Мудреное занятие. Но что смогла увидеть в особый восторг ее не привело. «Здравствуй, девочка — секонд хэнд», — презрительно усмехнулась Беатриче самой себе, припомнив из читанной в детстве сказки: «Ишь, нарядная какая! Прочь ступай! Прочь ступай! Повариху я узнаю, как ее не наряжай!». Разве сравнится она с принцессой Анджори! «Впрочем, — утешила себя девочка, — в сказке для поварихи все закончилось благополучненько.»
