«Флотилия» была основана в середине девятнадцатого века кузеном королевы Виктории, который, стремясь впредь гарантировать владычество Британии на море, оказался недостаточно сообразительным, дабы понять, что подобные цели не достигаются созданием яхт-клуба для зазнавшихся аристократов. Заведение это было до такой степени недоступно, что даже мой дядя Джеймс оказался забаллотированным («слишком ирландский»). Ныне клуб сосредоточился на том, что имел свой специальный флаг (белый, с миниатюрным королевским штандартом вместо государственного флага Соединенного Королевства) и почитал себя первым по роскоши, присущей британскому парусному флоту. По мнению многих, его первенство в британском парусном спорте было таким же очевидным, как дрессировщика динозавров в конюшне скаковых лошадей.
Тем не менее, помещение клуба, несомненно, являлось прекрасным местом для проведения балов.
Это было огромное серое каменное здание, располагавшееся среди великолепных лужаек, которое возвышалось над входом в гавань Кауса — уродливой, но густонаселенной деревушке на северном побережье острова Уайт.
В тот вечер на лужайке стояли большие палатки, а на башенных палубах развевались флаги всех наций. «Флотилия» устраивала вечер для некоторых выдающихся иностранных гостей.
Стоял чудесный вечер. Небо было чистым, а Солент — зеркальным. Воздух — теплый, с легким запахом ила. Садовники флотилии так посеяли красную герань на фоне синего шалфея и белого бурачка, что образовался рисунок обросшего ракушками и водорослями якоря. На лужайках толпились мужчины в смокингах и женщины в длинных платьях. Я подтянул узел галстука, предъявил клубному служащему свое приглашение и, приноровясь к темпу публики, поднялся на галерею.
За обшитым панелями холлом располагался танцевальный зал со стеклянными дверями, за которыми виднелась еще одна лужайка, огражденная живой изгородью от морских ветров. В бальном зале пиликал струнный квартет.
Судя по виду многих гостей, они занимались парусным спортом очень давно. У мужчин были седые волосы и красные лица. Женщины красовались в платьях, обнажавших их плечи, и были прямо-таки укутаны в драгоценности как личинки в кокон.
— Сэвидж! — услышал я.
— Привет, Арт.
Артур Шеккер имел в своем активе победу в кругосветной гонке. Это был сурового вида мужчина с квадратной фигурой, белом смокинге, лицом древесного цвета и темными кругами под глазами. Последнее — следствие службы в кампании «Флайинг Фиш Челлендж».
— Как дела? — спросил он.
— Чудесно, — ответил я. У Арта в тот вечер были собственные неприятности. Зачем ему слышать о моих?
— Так ты принял решение?
— Нет еще.
— Недели хватит на обдумывание?
— Вполне. Кто здесь?
— Все: они пригласили всех претендентов.
Шеккер был рыбаком в штате Мэн и более охотно управлял бы рыбацким кооперативом в заливе, а не скитался. Но теперь в море не так много рыбы, как прежде, и яхт-клуб «Саунд» в Марблхеде купил кооператив Шеккера по добыче моллюсков, а его самого превратил в многоцелевую динамо-машину и посла по особым поручениям.
Служащая в белых кружевных косынке и фартуке принесла нам выпить.
— Идем, я познакомлю тебя с людьми, с которыми, я надеюсь, ты захочешь работать.
По углам лужайки стояли заметно более молодые люди. Шеккер подвел меня к одной из таких групп. Некоторые в этой компании держали в руках сразу по три бокала шампанского: на всякий случай. Все они, с морщинками в уголках глаз из-за постоянного прищуривания на солнце, были с большими усами и обладали крепким рукопожатием. Это были усердные служащие «Флайинг Фиш Челлендж», люди, с которыми, как предполагалось, пару лет будет иметь дело Мик Сэвидж. Они выглядели молодыми, здоровыми и бессмертными. Но всякий раз, как я смотрел на их дочерна загоревшие лица, я видел нечто лежавшее на носилках в порту Кардиффа и ощущал запах топленого сала и паленой одежды. И оттого шампанское казалось мне кислым, как жидкость в аккумуляторе.
Все же я выпил несколько бокалов. Я, должно быть, говорил с людьми. Лазурное небо над головой приобрело теперь цвет индиго, на нем ярко замигали звезды, правда, не настолько ярко, как бриллианты. Я кивал и улыбался, пока Адмирал читал мне лекцию о самоуправляемом зубчатом колесе, разработанном им.
Клубные служащие в белых жакетах зажгли на лужайке факелы, вокруг каждого из которых вился сонм мотыльков. Люди разговаривали теперь уже громче. Женщина в красном шелковом платье смеялась. У нее были темные волосы, уложенные наподобие французской булки, длинная точеная шея. Ее плечи отливали в сумерках цветом грецкого ореха, а шею охватывало бриллиантовое колье.
Я узнал ее.
— ...И есть ведомое коническое зубчатое колесо, — продолжал Адмирал.
Я покинул его. Рот Адмирала превратился в черное 'О' на фоне его белой бороды: во «Флотилии» считалось неприличный для «не членов» не слушать, когда говорят ее члены. Сквозь запах примятой травы и сигаретного дыма я шел к женщине. От нее пахло духами «шанель» — скромно, но волнующе.
— Бьянка, — позвал я.
Она полуобернулась, как бы для того, чтобы поприветствовать обычного знакомого. Увидев меня, Бьянка встрепенулась. Ее губы нежно коснулись моей щеки.
— Мик! Что ты делаешь здесь? — воскликнула она.
Это не был обычный вопрос. Нечто серьезное скрывалось за ним, как если бы Бьянка была обеспокоена.
— Надо полагать, я здесь не единственный, кто вам по нраву, а, господин Сэвидж? — сказал человек, сопровождавший ее.
Я понял, что смотрю на Бьянку слишком пристально, хотя она того и заслуживала. Обернувшись, я увидел дочерна загоревшего морщинистого человека с узкими глазами и копной седых волос.
— Господин Фьюлла, — сказал я. — Не ожидал увидеть вас здесь.
Он улыбнулся.
— Кто же откажется пойти куда бы то ни было с... с Бьянкой? — странно поколебавшись, словно хотел назвать ее как-то иначе, закончил Фьюлла.
— Глупо, — быстро отреагировала Бьянка. У меня создалось впечатление, что она сказала это, чтобы замять неловкость Фьюлла. — Патрон строит яхту, для Кубка Америки, разумеется. Есть вызов на состязание.
— А этот вечер — первый его этап, — рассмеялся Фьюлла, обнажая свои неестественно белые зубы и вызывая в памяти образ Монте-Кристо. — Думаю, нас пригласили сюда, чтобы произвести впечатление богатством соперников.
— Это срабатывает? — спросил я.
Фьюлла улыбнулся.
— Вы же знаете наши методы. Американцы любят создавать свои команды, как машины: покупать превосходные детали, скреплять их контрактами и отдавать им команды. Что касается нас, мы — семья. Не машина, а группа людей со всеми нашими слабостями.
Его глаза были столь же нежны, как мячи для игры в гольф. Как глава семьи, Фьюлла находился в той же самой лиге, что и мой дядя Джеймс.
— Нет, — сказал он, как бы осуждая. — Мы гибки. И заботимся друг о друге. У меня есть деньги, у вас — талант, банк «Каренте» нуждается в «Царстве маяков», мы работаем сообща, каждый вносит свою лепту: то, что он делает наилучшим образом.
Рука Фьюлла слегка дрожала. Он сунул ее в карман своего черного шелкового смокинга.
— Не то что ваши американцы, которые говорят: «Я плачу, а ты — прыгай». Вот так! — Фьюлла
