Если это и были отголоски моего бессознательного состояния, то мое «бессознание» оказывается по своей глубине гораздо интереснее, чем представляют себе психологи. Прежде всего, оно гораздо менее примитивно, чем мое сознание.
Неважно, что это было, но мой разум просветлел, как дом после генеральной уборки. Такими и должны быть мертвые — чистый разум. Любой греческий философ не удивился бы тому, что я испытал. Он бы и не ожидал ничего иного: если что-нибудь и остается после нашей смерти, то именно это — разум. До сих пор такая идея бросала меня в дрожь Отсутствие эмоций отвращало меня. Но при моем контакте (не знаю, реальном или воображаемом) я не почувствовал никакого отвращения, так как понял, эмоции здесь больше не нужны. Это была полная, бесконечная близость, всеобъемлющая и оздоровляющая, но лишенная чувств. Может быть, эта близость и есть сама любовь, которой в жизни всегда сопутствуют эмоции, не потому что любовь сама по себе является чувством, или потому что она всегда сопровождается эмоциями, но потому что наша живая душа, наша нервная система, наше воображение поневоле должны по-своему реагировать на любовь? Если это так, то сколько еще предрассудков мне следует отмести! Общество или комунна, где царит чистый разум, не может быть холодным, серым и бесчувственным. С другой стороны, это не должно быть тем, к чему люди привязывают такие определения как «духовный», или «мистический», или «святой». Если бы я смог только заглянуть, бросить один взгляд, то я бы употребил (я немного опасаюсь употреблять их) другие определения. Яркий? Радостный? Смелый? Внимательный? Острый? Бдительный? Прежде всего, цельный. Абсолютно надежный. Никакого вздора, когда это касается мертвых.
И когда я говорю «интеллект», я имею в виду и волю. Внимание — это волевой акт. Разум в действии — это, в основном, воля. И для меня это и есть полное разрешение всех вопросов.
Незадолго перед концом я спросил ее: «Ты могла бы придти ко мне — если это разрешается — когда придет моя очередь умирать?» «Разрешается!», сказала она, «Если я окажусь в раю, меня трудно будет удержать, а если в аду, я там все разнесу на куски». Она понимала, что мы говорили на условном мифологическом языке с некоторым элементом комедии. И она даже подмигнула мне сквозь слезы. Но не было никакого мифа и ни тени шутки в воле, которая пронизывала все ее существо, в воле, которая глубже любого чувства.
Однако, хотя я уже меньше путаюсь в определении, что из себя представляет чистый разум, я не должен прегибать палку. Не следует забывать о воскрешении из мертвых, хотя мы не понимаем, что это значит. Мы не можем этого постигнуть, что, наверное, и к лучшему.
Человечество уже раздумывало когда-то над вопросом, является ли последнее видение Бога актом любви или разума. Впрочем, это скорее всего очередной бессмысленный вопрос.
Не грешно ли призывать мертвых вернуться, если бы такое оказалось возможным! Она сказала не мне, а исповеднику, — «Я в мире с Богом». Она улыбалась, но не мне. Poi si torno all'' eterna fontana. Она припала к вечному источнику.
