Никакого ответа.
«Злится на меня за все, что я ей наговорил в последние дни», – подумал Эдмунд. И хотя ему не очень-то хотелось признаваться, что он был неправ, еще меньше ему хотелось быть одному в этом страшном, холодном, безмолвном лесу, поэтому он снова закричал:
– Лу! Послушай, Лу… Прости, что я тебе не верил. Я вижу, что ты говорила правду. Ну, выходи же. Давай мириться.
По-прежнему никакого ответа.
«Девчонка останется девчонкой, – сказал сам себе Эдмунд. – Ду– ется на меня и не желает слушать извинений». Он еще раз огляделся, и ему совсем тут не понравилось. Он уже почти решил возвращаться домой, как вдруг услышал далекий перезвон бубенчиков. Он прислу– шался. Перезвон становился все громче и громче, и вот на поляну выбежали два северных оленя, запряженных в сани.
Олени были величиной с шотландских пони, и шерсть у них была белая-пребелая, белее снега; их ветвистые рога были позолочены, и, когда на рога попадал луч солнца, они вспыхивали, словно охваченные пламенем. Упряжь из ярко-красной кожи была увешана колокольчиками. На санях, держа в руках вожжи, сидел толстый гном; если бы он встал во весь рост, он оказался бы не выше метра. На нем была шуба из шкуры белого медведя, на голове – красный колпак с золотой кисточ– кой, свисавшей на длинном шнурке. Огромная борода ковром укутывала гному колени. А за ним, на высоком сиденье восседала фигура, ничем не похожая на него. Это была важная высокая дама, выше всех женщин, которых знал Эдмунд. Она тоже была закутана в белый мех, на голове у нее сверкала золотая корона, в руке – длинная золотая палочка. Лицо у нее тоже было белое – не просто бледное, а белое, как снег, как бумага, как сахарная глазурь на пироге, а рот – ярко-красный. Красивое лицо, но надменное, холодное и суровое.
Великолепное это было зрелище, когда сани во весь опор неслись по направлению к Эдмунду: звенели колокольчики, гном щелкал хлыстом, по обеим сторонам взлетал сверкающий снег.
– Стой! – сказала дама, и гном так натянул вожжи, что олени чуть не присели на задние ноги. Затем стали как вкопанные, грызя удила и тяжело дыша. В морозном воздухе пар вырывался у них из ноздрей, словно клубы дыма. – А это что такое? – сказала дама, пристально глядя на мальчика.
– Я… я… меня зовут Эдмунд, – пробормотал он, запинаясь. Ему не понравилось, как она на него смотрит. Дама нахмурилась.
– Кто так обращается к королеве? – сказала она, глядя на Эдмунда еще более сурово, чем прежде.
– Простите меня, ваше величество, – сказал Эдмунд. – Я не знал.
– Не знать королеву Нарнии! – вскричала она. – Ну, скоро ты нас узнаешь! Еще раз спрашиваю: что ты такое?
– Простите, ваше величество, я вас не совсем понимаю, – сказал Эдмунд. – Я школьник… хожу в школу, во всяком случае. Сейчас у нас каникулы.
Рахат-лукум
– Какой ты породы? – снова спросила Колдунья. –Ты что –переросший карлик, который обрезал бороду?
– Нет, ваше величество. У меня еще нет бороды. Я – мальчик.
– Мальчик! – воскликнула Колдунья. – Ты хочешь сказать, ты –сын Адама?
Эдмунд стоял не двигаясь и молчал. К этому времени в голове у него был такой ералаш, что он не понял вопроса королевы.
– Я вижу, что ты – олух, кем бы ты ни был еще, – промолвила королева. – Отвечай мне наконец, пока у меня не лопнуло терпение. Ты
– Человек?
– Да, ваше величество, – сказал Эдмунд.
– А как ты, скажи на милость, попал в мои владения?
– Простите, ваше величество, я прошел сквозь платяной шкаф.
– Платяной шкаф? Что ты имеешь в виду?
– Я… я отворил дверцу и… и очутился здесь, ваше величество,
– пролепетал Эдмунд.
– Ха! – сказала королева скорее самой себе, чем ему. – Дверцу! Дверь из мира Людей! Я слышала о подобных вещах. Это может все погубить. Но он всего один, и с ним нетоудно управиться.
С этими словами Колдунья привстала с сиденья и взглянула Эдмунду прямо в лицо. Глаза ее сверкали. Она подняла волшебную палочку. Эдмунд был уверен, что она собирается сделать с ним что-то ужасное, но не мог и шевельнуться. И тут, когда мальчик окончательно решил, что пропал, она, видимо, передумала.
– Бедное мое дитя, – проговорила она совсем другим тоном. – Ты, верно, замерз. Иди сюда, садись рядом со мной в сани. Я закутаю тебя в свой плащ, и мы потолкуем.
Эдмунду это предложение пришлось не совсем по вкусу, но он не решился возражать. Он взобрался в сани и сел у ее ног, а Колдунья на кинула на него полу плаща и хорошенько подоткнула мех со всех сторон.
– Не хочешь ли выпить чего-нибудь горяченького? – спросила она.
– Да, пожалуйста, ваше величество, – сказал Эдмунд. Зубы у него стучали от страха и холода.
Откуда-то из складок плаща Колдунья вынула небольшую бутылочку, сделанную из желтого металла, похожего на медь. Вытянув руку, она капнула из бутылочки одну каплю на снег возле саней. Эдмунд видел, как капля сверкнула в воздухе, подобно брильянту. В следующую секунду она коснулась снега, послышалось шипенье, и перед ним, отку– да ни возьмись, возник покрытый драгоценными камнями кубок с неве– домой жидкостью, от которой шел пар. Карлик тут же схватил его и по– дал Эдмунду с поклоном и улыбкой – не очень-то приятной, по правде говоря. Как только Эдмунд принялся потягивать это сладкое, пенящее– ся, густое питье, ему стало гораздо лучше. Он никогда не пробовал ни чего похожего, питье согрело Эдмунда с ног до головы.
– Скучно пить и не есть, – сказала королева. – Чего бы тебе хотелось больше всего, сын Адама?.
– Рахат-лукума, если можно, ваше величество, – проговорил Эдмунд.
Королева вновь капнула на снег одну каплю из медного флакона – и в тот же миг капля превратилась в круглую коробку, перевязанную зеленой шелковой лентой. Когда Эдмунд ее открыл, она оказалась полна великолепного рахат-лукума. Каждый кусочек был насквозь прозрачный и очень сладкий. Эдмунду в жизни еще не доводилось отведывать такого вкусного рахат-лукума. Он уже совсем согрелся и чувствовал себя превосходно.
Пока он лакомился, Колдунья задавала ему вопрос за вопросом. Сперва Эдмунд старался не забывать, что невежливо говорить с полным ртом, но скоро он думал только об одном: как бы запихать в рот побольше рахат-лукума, и чем больше он его ел, тем больше ему хотелось еще, и он ни разу не задумался над тем, почему Колдунья расспрашивает его с таким любопытством. Она заставила его рассказать, что у него есть брат и две сестры, и что одна из сестер уже бывала в Нарнии и встретила тут фавна, и что никто, кроме него самого, и его брата и сестер, ничего о Нарнии не знает. Особенно заинтересовало ее то, что их четверо, и она снова и снова к этому возвращалась.
– Ты уверен, что вас четверо? – спрашивала она. – Два сына Адама и две дочери Евы – не больше и не меньше?
И Эдмунд, набив рот рахат-лукумом, снова и снова отвечал:
– Да, я уже вам говорил.
Он забывал добавлять «ваше величество», но она, судя по всему, не обращала на это внимания.
Наконец с рахат-лукумом было покончено. Эдмунд во все глаза ус– тавился на пустую коробку – вдруг Колдунья спросит, не хочет ли он еще. Возможно, она догадывалась, о чем он думает, ведь она знала
