Мурзик, получавший неоднократно команду «охранять», тут же вставал со своего места и следовал за хозяином. В итоге Сене пришлось уступить настырности пса и взять его с собой.
— Ладно, сейчас мне тебя некогда воспитывать, но вернемся домой, получишь хорошую трепку. Понял? — пообещал верному брату меньшему кинолог и в ответ заработал взгляд, однозначно означавший: «Мели, Емеля, твоя неделя».
Теотнуакан действительно оказался сильно разрушен. Большинство домов пригорода лежали в руинах, и в их останках не светилось ни одного огонька. Достаточно сильно повреждены были и большинство зданий в центральной части Теотнуакана, а вот храмы и, что удивительно, бани, остались нетронутыми. И, насколько можно было заметить издалека, в храмах и примыкавших к ним «монастырях» жизнь шла полным ходом. А над одной из бань Рабинович заметил поднимавшийся в ночное небо светлый дымок
— Это что за здание? — поинтересовался он у проводника, чью роль взял на себя Капелькуаль.
— А это баня, Сеня, — вместо него ответил Попов.
— В каком смысле баня? — не понял кинолог. — Типа наших общих, что ли?
— Не-а, — покачал головой эксперт. — Скорее типа сауны. Там в середине парной лежат раскаленные камни, которые слуги то и дело поливают водой со всякими ароматическими добавками. Ну а потом, пропарившись, можно водой из кувшина окатиться.
— А бассейна там не предусмотрено? — поинтересовался Жомов и, получив отрицательный ответ, горестно вздохнул. — Жаль, а то можно было бы оторваться по полной программе. Что скажешь, Сеня, устроим себе помывку? Веников березовых, правда, тут днем с огнем не найдешь, но что-нибудь придумать можно.
— Сначала Кецалькоатля найдем, — отрезал кинолог.
— Ой, да надоел ты уже вместе с этим змеюкой! — возмутился омоновец. — Что ты за человек такой, и сам не отдыхаешь нормально, и другим отдыхать не даешь?!
— А вот такой я гадкий человек, — огрызнулся Рабинович. — Потому что не хочу, попарившись в баньке, узнать, что нашего мира чьими-то стараниями уже нет. Я предпочту чуть-чуть потерпеть, но зато потом в настоящей русской бане с березовыми вениками и пивком оттянуться. Если кто-то хочет чего-то другого, то пожалуйста, может идти. Его никто не держит.
— Ладно, устыдил, — вздохнул Ваня и больше в этот вечер разговор о банях не заводил.
Как это ни казалось банальным, но скрывался от правосудия вождь заговорщиков в одном из храмов, которые ацтеки разрушить не решились. Когда-то на месте храма было небольшое святилище, но один из властителей города, желавший прослыть меценатом, приказал за свой счет выстроить над святилищем большую пирамиду, увенчанную храмом. Святилище замуровали, но потайной ход в него на всякий случай оставили. Вот в этом помещении, укрытом в чреве пирамиды, и проживал Уичаан.
Вождь повстанцев внешне ничем не отличался от виденных ранее российскими милиционерами индейцев. Он был бритоголов и бородат, носил огромное кольцо в носу, одевался в рубашку и штаны, украшенные перьями и драгоценными камнями. Жрец, стоявший рядом с ним, по сравнению с расфуфыренным нарядом Уичаана, выглядел настоящим стоиком, если не сказать — нищим. У дверей тайного убежища вождя повстанцев застыли двое воинов с копьями и щитами, и, кроме них, больше никого в святилище не было.
— От лица всей нации и других просвещенных народов мира хочу поблагодарить вас за спасение пленников, — торжественно произнес Уичаан. — Ваше деяние достойно быть внесено в летопись великих побед, и думаю, что международная организация Красного Креста и Красного Полумесяца отметит вас своими высшими наградами.
— Так, с международными организациями мы сами разберемся. Ты лучше сделай то, что обещал, — потребовал Рабинович и, увидев недоумение на лице вождя, напомнил: — Что ты там за каждого спасенного нам дать собирался?
— Сто бобов какао, — пробормотал Уичаан и тут же поправился: — То есть это сначала я обещал. А потом с почтенным Капелькуалем договорились, что вы получите по драгоценному камню размером с яйцо фазана. Вон, у двери лежит мешок. Можете пересчитать.
— Обойдемся, — ответил Рабинович. — Сначала обсудим дела. Мне говорят, что ваши люди не верят, что Кецалькоатль иногда приходит к вам?
— Это твердят святотатцы и маловерные! — в сердцах заявил жрец. — Я лично разговаривал с богом, и он дал мне вполне четкие инструкции.
— Точно разговаривал? — подозрительно посмотрел на него кинолог.
— Клянусь перьями кецаля и чешуей коатля! — ответил тот. — Бог вот прямо, как вы, тут стоял и всё мне подробно растолковал. Я тогда, помню, дотронуться до него пытался, но никак дотянуться не мог. А потом, когда я сделал себе клизму из остатков пульке, бог ушел. Я ему тоже клизму предлагал, но он отказался. Говорит, не пью. У него, мол, геморрой.
— Понятно. Допился, — констатировал Сеня и вздохнул. — Ладно, проверим, — и он повернулся к вождю. — Ацтекское войско завтра отступит от Теотнуакана. Я им приказал. У вас будут ровно сутки, чтобы снова собрать свою разбежавшуюся армию и попробовать разгромить захватчиков. Успеете?
— Да я ее за шесть часов соберу! — обрадованно воскликнул тольтек — Уж прямо и не знаю, как вас благодарить! По крайней мере, даже если мы завтра снова проиграем битву, тольтеки все как один в вашем распоряжении. Только скажите слово, и мы его исполним.
— Угу. Звезду с неба, например, достанете, — предположил Рабинович и, видя недоумение, вновь приклеившееся к лицу Уичаана, махнул рукой. — Не бери в голову, а то она таз перевешивать начнет. В общем, только снова собери свою армию, и большего от тебя не требуется. И еще. Завтра мы будем в ваших рядах, чтобы встретиться с Кецалькоатлем. С нами придет рота гвардейцев Чимальпопоке и его наместник Теотнуакана, — и жрец, и вождь злобно зашипели при упоминании об ацтеках. — Сразу предупреждаю, чтобы к ним никто не приставал. Они под нашим покровительством. А когда мы поговорим с вашим богом, будет видно, что делать дальше. Всё ясно?
— Только из уважения к вам обещаю, что этих грязных собак… — Мурзик зарычал, и Уичаан поправился: — скользких жаб трогать не будут. Но только до тех пор, пока эти поганые ацтеки не соберутся вредить нам. Если они попытаются что-то сделать, их тут же перережут, как цыплят.
— Ну а я тебе обещаю, что пока мы находимся вместе, никто из моих людей заговор против вас не устроит, — в свою очередь сделал заявление кинолог. — И последнее. Когда ты сможешь собрать свои войска?
— Завтра к полудню они будут стоять на том же поле, с которого бежали сегодня! — твердо заявил Уичаан.
— Ну что же, тогда все вопросы решены, — кивнул головой Рабинович и собрался прощаться, как вдруг за дверью поднялся какой-то шум, а затем раздался истошный вопль:
— Измена! Нас предали! Враги на пороге!
— Вот, значит, как?! — зашипел вождь тольтеков, выхватывая откуда-то из складок одежды обсидиановый нож. — Мы, значит, к вам с открытой душой и чистым сердцем, а вы камень за пазухой припасли?
— Не дергайся. Мы сами не знаем, что там происходит, но сейчас всё выясним, — проговорил кинолог и повернулся к друзьям. — Мужики, пошли разбираться. Похоже, какая-то скотина своевольничать надумала, и если это Шипинуаль, я ему лично маленькую головенку скручу!
Трое ментов, не сговариваясь, почти одновременно выскочили за дверь. Причем так получилось, что возглавил строй Попов, успевший подхватить с пола Горыныча и теперь державший трехглавого монстра в руках так, будто это был какой-нибудь завалявшийся автомат. Жомов с Рабиновичем немного поотстали, но оба, готовясь к битве, отстегнули от пояса дубинки. Ачитометль и Капелькуаль вышли последними, выдернув из рук замешкавшихся стражников копья. И если полководец держал оружие так, словно с ним и родился, в руках трактирщика копье выглядело, как кобура на корове.
Навстречу им по коридору отступали несколько тольтеков, из последних сил отбивавшихся от примерно сорока ацтеков, плотной колонной по три продвигавшихся к входу во внутреннее святилище. Не осознавая, что делает, Попов завопил «ложись!» и зачем-то нажал большими пальцами на брюхо
