ГЛАВА 13
Ричард Уилбертон, виконт Харленский и единственный сын восьмого графа Уитхемского, сидел в своем доме на Монтегю-сквер, в столовой с высокими потолками, вместе со своими родителями, раздираемый двумя чувствами: отвращением к отцу и жалостью к матери.
Ну почему его отец, сидящий в кресле во главе длинного стола, ест так, словно это его последняя в жизни трапеза, будто необходимо поглотить все до последней крошки, пока часы на камине не пробьют восемь? Почему его мать со слабой улыбкой на лице делает вид, что благоговейно внимает мужу, как будто то, что говорил этот человек с тройным подбородком, набив рот цыпленком, заслуживало какого-то внимания? Разве он, Ричард, должен сидеть между ними, вместо того чтобы встать, взять из буфета кривой нож и всадить его прямо в черное сердце Томаса Уилбертона?
— Я так и сказал лорду Берни: Берни, дружок, если ты не можешь прицелиться точнее, то лучше уж направь ствол себе в задницу, и покончим с этим. Слышишь, Фредди, моя любовь? Три пары фазанов принес я в тот день домой, а Берни ни одной птички. Несчастный! Англичанин не стоит соли, которую съедает, если не может вернуться домой с добычей. С тех пор я не сказал ему ни слова. Берни того не заслуживает. Он не стоит соли, которую съедает. Я прав, Ричард?
— Да, папа, ты прав. Ты всегда прав. — Ричард слышал звук собственного голоса, вспоминая о том, как единственный раз выехал с отцом на охоту. Это была охота на лис, и Ричард был двенадцатым. День начался неплохо: ему дали немного выпить для бодрости, прежде чем всадники пустились вслед за гончими под звуки охотничьего рожка, взрывая землю и оставляя за собой облако пыли.
Как он гордился отцом в тот день! Его отец — первоклассный охотник, несмотря на то что его тучное тело приходилось поднимать на спину лошади, а красная куртка трещала по швам, напоминая перезрелый помидор, готовый лопнуть. Но радостное возбуждение Ричарда длилось недолго: он испытывал его только во время гона, ибо, когда лиса была загнана, ошалелая свора набросилась на нее и, взвизгивая и лая, разорвала ее на части на глазах у пришедшего в ужас Ричарда.
Когда его отец и другие отогнали собак, Ричарду пришлось смотреть на то, как отрубают хвост лисы, после чего отец поднял его высоко над головой, как будто можно было гордиться тем, что двадцать всадников и тридцать собак справились с одной лисой.
— Подойди сюда, мой мальчик, — скомандовал тогда отец. — Это твоя первая лиса, и ты понимаешь, что это значит.
Четверым мужчинам пришлось держать его, пока отец, смеясь и ругаясь, проводил окровавленным концом хвоста по лбу сына, по его щекам, а теплая кровь и пропитанные мочой клочья меха забивались ему в ноздри… в рот…
— Эй! Что это с тобой, Ричард, почему ты мотаешь головой, как пес, отгоняющий мух? — спросил отец, и Ричард попытался вернуться к реальности. — Ты хочешь сказать, что не собираешься идти с нами в театр? Тогда почему бы тебе так прямо и не сказать? Говори во весь голос, мой мальчик! Герой Пиренеев — и не может произнести ни слова, будто язык проглотил. Если бы не медали, я не поверил бы, что ты способен на подвиг! Что с тобой, мальчик? Или у тебя на уме другие развлечения? Может быть, ты положил глаз на одну из шлюшек с Ковент-Гардена и не хочешь, чтобы папа и мама были рядом, когда ты будешь кувыркаться с ней в постели? Наверное, дело именно в этом, как ты думаешь, Фредди? Может быть, наш сын нашел наконец более подходящее применение своей штуке, нежели кулак?
— Томас, пожалуйста… — начала леди Уитхемская, но осеклась и только умоляюще посмотрела на Ричарда, словно прося у него прощения за то, что ничем не может ему помочь; она не могла помочь никому из них уже много лет. — Может быть, просто у Дика другие планы на сегодняшний вечер?
Кроме бесполезной фантазии относительно вонзания ножа в грудь отца, у Ричарда не было планов ни на этот, ни на какой другой вечер. Но он давно уже осознал, что много потеряет в глазах окружающих, если признается в отсутствии интереса к обществу, особенно во время сезона. Что ни говори, он был виконтом Харленским, героем Пиренеев. Он был Единорогом, помогай ему Бог, и у него были перед людьми определенные обязательства; он должен играть роль в обществе, соблюдая определенные правила.
Он посмотрел на своего отца, который, по крайней мере в последние годы, несколько умерил свою грубость, питая уважение к подвигам своего сына на Пиренеях. Ричард не хотел ни бояться этого человека, ни ненавидеть его. Он улыбнулся матери, любившей своего единственного ребенка, но не понимавшей его и отказывавшейся видеть, кем был ее сын.
— Сказать по правде, мама, ты права. У меня другие планы на сегодняшний вечер. Мне очень жаль.
Фредерика взглянула на сына сияющими глазами:
— Я так и думала. Ведь сегодня среда, и Альмаки дают первый вечер в сезоне. Герой Пиренеев сможет выбрать любую из юных дебютанток. Разве не так, Томас?
Граф поковырял в зубах.
— Он имел такую же возможность в прошлом году, Фредди, но не воспользовался ею. Мы уже почти залучили эту крошку Пивенсли, — тридцать тысяч годового дохода! — но твой сын заявил, что не может вынести ее косоглазия. За тридцать тысяч в год я развелся бы с тобой и женился бы на ней, даже если бы у нее было две головы!
— Еще не все потеряно, сэр. — Фраза вырвалась у Ричарда невольно. Если отец в ближайшее время не умрет, то только развод позволил бы Ричарду избавиться от него и позаботиться о матери. Они вдвоем могли бы уехать в деревню и…
— Ха-ха-ха! — Комнату потряс раскат графского смеха. — Богатая мысль, мой мальчик. Развестись с моей Фредди! Ты уловила смысл, моя дорогая? — спросил он таким громким голосом, что его наверняка услышали слуги. — Но зачем я стал бы это делать? Все равно я не смог бы отыскать другую настолько же холодную в постели женщину, как твоя драгоценная матушка, если бы даже обошел пешком весь этот туманный остров. Нет, спасибо, я счастлив и в моем нынешнем положении. С меня достаточно тех любовниц, которых я содержу. Я просто не знал бы, что делать, окажись подо мной любящая жена, которая вопила бы, как распалившаяся шлюха, вместо того чтобы хныкать, как наказанный ребенок. Дело могло кончиться тем, что я перестал бы выполнять свои супружеские обязанности!
Ричард смотрел, как мать выходит из комнаты, прижав салфетку ко рту. Затем он повернулся к отцу:
— Благодарю вас, сэр. Эти ежедневные трапезы образуют уголок стабильности в нашем нестабильном мире. Клянусь, я не знал бы, как приступить к десерту, если бы матушка находилась за столом.
Томас откинулся на спинку стула, скрипнувшего под его тяжестью, держа в руках тяжелый хрустальный бокал со своим любимым джином — напитком настоящего англичанина, а не французской розовой водичкой, которой пробавлялся его сын, — и хлопнул в ладоши.
— Да, — согласился он. — Она ушла бы в любом случае, чтобы принарядиться перед театром. Перья, тюрбаны и прочие поганые финтифлюшки, которые, по мнению женщин, нам очень нравятся. Всегда предпочту хорошую шлюху, сынок: они, по крайней мере, знают, что нам, мужчинам, нравится в женщинах, не так ли? — Он наклонился и поставил бокал на стол. — А теперь скажи мне, мой мальчик: ты добудешь мне в этом сезоне немного денег посредством женитьбы или нет? Ты можешь быть героем Пиренеев, ты можешь быть Единорогом — но мы живем сегодняшним днем. Война кончилась почти год
