проломленный череп от другого, то что ж тут дивиться тому, что ты перестаешь отличать апрель от октября?
А сейчас был апрель. Истерзанное тело очень красивой женщины лежало на полу, прислонившись щекой к залитой кровью картине Шагала. Сотрудники криминологической лаборатории обсыпали все кругом тонкой пудрой, пытаясь обнаружить отпечатки пальцев, они шарили специальным пылесосом в поисках волос и остатков тканей, осторожно упаковывали в специальный пакет кухонный нож, обнаруженный на полу в коридоре прямо у двери спальни, записную книжку убитой и кошелек, в котором можно было обнаружить все, что угодно, кроме денег.
Детектив Стив Карелла делал торопливые заметки в блокноте, а потом вышел из комнаты и направился в холл, где в огромном кресле сидела маленькая девочка. Ноги ее не доставали до пола, а на руках у нее, закрыв глаза, примостилась дремлющая кукла. Девочку звали Энни Закс – об этом Карелле сообщил один из полицейских, когда Карелла прибыл на место преступления. Кукла по размерам своим была почти одного роста с девочкой.
– Здравствуй, – обратился он к ней и сразу же почувствовал дикую нелепость своего положения, здесь была и усталость, потому что дома он не был двое суток, и скука, поскольку ему предстоял новый раунд монотонных допросов, и отвращение к работе, поскольку человеком, которого ему предстояло сейчас допрашивать, была всего лишь маленькая девочка, изуродованный труп матери которой лежал в соседней комнате. Он попытался как можно приятней улыбнуться. Но улыбка получилась довольно вымученной.
Девочка ничего не ответила. Она посмотрела на него своими огромными глазами. Она смотрела на него немигающим взглядом и ничего не говорила.
– Тебя зовут Энни, я угадал? – сказал Карелла. Девочка кивнула. – А ты знаешь, как меня зовут?
– Нет.
– Меня зовут Стив.
Девочка снова кивнула.
– У меня тоже есть девочка примерно твоего возраста, – сказал Карелла. – Она – близняшка. А сколько тебе лет Энни?
– Пять.
– Ровно столько же, сколько и моей дочке.
– Угу, – сказала Энни. Она с минутку помолчала, а потом спросила. – Маму убили?
– Да, – ответил Карелла. – Да, детка, ее убили.
– Я боюсь заходить туда и смотреть на нее.
– Да, лучше тебе туда не заходить.
– Ее убили ночью, да? – спросила Энни.
– Да.
В комнате воцарилась тишина. Снаружи до Кареллы доносились обрывки разговора между фотографом и медицинским экспертом. Он глянул в обращенное к нему детское личико.
– А где ты была прошлой ночью? – спросил он.
– Угу.
– Где?
– Я была здесь, сидела в той комнате. – Она погладила куклу по щеке, а потом снова подняла голову к Карелле и спросила: – А близняшка – это что?
– Это когда двое детишек рождаются одновременно.
– А...
Она продолжала вглядываться в него. В глазах у нее не было слез и они требовательно смотрели на него, словно ждали ответа.
– Это сделал один дядька, – сказала она наконец.
– Какой дядька? – спросил Карелла.
– А тот, который пришел к маме.
– Это был мужчина? А какой мужчина?
– Он к маме пришел. Они вместе сидели в комнате.
– А кто он такой?
– Не знаю.
– Ты его видела?
– Нет. Я сидела здесь и играла с Болтуньей, когда он пришел.
– А кто это Болтунья – твоя подружка?
– Болтунья – это моя кукла, – сказала девочка и приподняла лежащую на коленях куклу. Она даже рассмеялась его непонятливости.
Он испытал непреодолимое желание покрепче прижать ее к себе и сказать ей, что в мире не должно быть таких вещей, как остро заточенные ножи и насильственная смерть.
– А когда это было, детка? – спросил он. – Ты знаешь, какой был тогда час?
– Я не знаю, – сказала она и выразительно пожала плечами. – Я знаю только, когда на часах двенадцать часов и когда семь часов, а больше ничего не знаю.
– Ну хорошо... а скажи, было уже темно тогда?
– Да, это уже было после ужина.
– Значит, этот мужчина пришел после ужина, правильно?
– Да.
– А мама твоя знала этого дяденьку?
– Да, – сказала Энни. – Она смеялась и разговаривала с ним. Это – тогда, когда он пришел.
– А потом что было?
– Не знаю. – Энни снова пожала плечами. – Я сидела у себя и играла.
И снова воцарилась тишина. Первые слезы появились у нее на глазах совершенно внезапно, причем лицо девочки в этот момент ничуть не изменилось: оно не сморщилось, губы не задрожали – просто крупные слезинки одна за другой внезапно выкатились из-под ресниц и покатились вниз по щекам. Она сидела совершенно неподвижно и беззвучно плакала. Карелла стоял перед ней, мучительно ощущая собственную беспомощность – здоровенный мужчина, он вдруг ощутил себя совершенно бессильным и бесполезным перед лицом этого горя.
Он подал ей свой носовой платок. Она молча взяла его и высморкала нос, но не попыталась при этом утереть слезы.
– Он бил ее, – сказала она. – Я слышала, что она плакала, но я боялась войти туда. Поэтому я стала играть в... в то, что мы с куклой ничего не слышим. А потом... а потом я и на самом деле ничего не слышала.
– Ладно, Энни, – сказал Карелла. Знаком он подозвал к себе полицейского, стоявшего у двери. Когда тот приблизился, он шепотом спросил у него: – Ее отец где-нибудь поблизости? Дали ему знать о случившемся?
– Фу ты, черт, а я и не знаю до сих пор, – сказал полицейский. Он повернулся к двери и заорал: – Эй там, кто-нибудь может сказать, связались уже с мужем или нет?
Полицейский из отдела убийств, работавший сейчас вместе с сотрудником криминологической лаборатории, оторвал взгляд от записной книжки.
– Муж сейчас в Аризоне, – сказал он. – Они уже три года как развелись.
Лейтенант Бернс справедливо считался человеком терпеливым и умеющим войти в чужое положение, однако были моменты, когда и он срывался. И это случалось не раз в последнее время, когда Берт Клинг своим поведением просто стал доводить его до белого каления. И хотя он, будучи действительно человеком терпеливым и входящим в чужое положение, всей душой понимал, что у Клинга имеются основания так себя вести, однако он пришел в конце концов к выводу, что больше не может его терпеть в своем участке. Бернс уже успел усвоить, что психология является весьма значительным, если не решающим фактором в работе полицейского, поскольку она помогает понять тот непреложный факт, что в мире просто нет прирожденных преступников, а есть психически неуравновешенные люди, у которых происходит срыв
