– Тогда зачем рисковать, позволяя у себя в подвале играть?
– Не знаю, Стив.
– Да, не очень понятно.
– Непонятно и насчет игроков.
– А кто там играл, Дэнни?
– Каждый раз другие, большей частью мелочь всякая. Постоянных было только двое, насколько мне удалось выяснить.
– И кто это?
– Один – Акула Эли Спедино, слыхал про такого?
– Что про него известно?
– Почти ничего, – ответил Дэнни. – По-моему, он сидел, и не раз, в Каслвью. За что – не знаю.
– А кто второй?
– Его зовут Зигги Рер. Слыхал про такого?
– Нет.
– Я тоже. Во всяком случае, игра была на уровне детсадовской. Деньги небольшие, да и про игроков никто ничего не знает.
– Были такие, кто выиграл порядочно?
– Как можно выиграть порядочно, если ставят по мелочи? Кроме того, если Лассер не был банкометом, с чего это кому-то затаить против него злобу, выиграл ты или проиграл?
– Да, верно. Я ничего что-то не понимаю, Дэнни.
– Одно я понимаю, – ответил Дэнни. – По какой бы причине Лассер ни позволял им пользоваться его подвалом, во всяком случае, не потому, что ему за это платили.
– А он сам вкладывал деньги?
– Ты о чем?
– Сам он играл? – спросил Карелла.
– Нет. Иногда смотрел, как играют. Но большую часть времени сидел в другой стороне подвала, читал газету или раскладывал пасьянс.
– Кто тебе об этом рассказал, Дэнни?
– Малый, который участвовал в нескольких играх, а потом понял, что зря теряет время.
– Не понимаю, – покачал головой Карелла. – Ей-богу, не понимаю.
– Чего ты не понимаешь?
– Лассер должен был зарабатывать на этих играх. Так, по крайней мере, объяснили мне его приятели.
– Приятели не всегда знают, – пожал плечами Дэнни. – Я говорю тебе то, что узнал, Стив. Играли по маленькой. Лассер с того ничего не имел.
– Может, кто-то из них платил ему постоянно за право играть? Сотни две долларов, как ты думаешь?
– Стив, это же не игра, а слезы, понятно? Доллар-два, вот и все. Кто же будет платить Лассеру за это две сотни, можешь ты объяснить? Банк-то у них был пустяковым.
– Ладно, не две сотни, а четвертную или что-то вроде этого.
– Это ближе к истине, только я не пойму зачем.
– За меньшие деньги он не стал бы рисковать, – отозвался Карелла.
– Рисковать? Послушай, Стив, из того, что мне стало известно, я понял, что об этой игре знают все патрульные на том участке. А это значит, что им платили, верно? Поэтому чем рисковал Лассер? Никакого риска не было. Он позволял им пользоваться подвалом, а сам оставался чистым.
– Значит, просто делал одолжение? – спросил Карелла.
– Почему бы и нет? Давал ребятам возможность поиграть. Почему в это так трудно поверить?
– Ни почему, – ответил Карелла. – Я верю.
– Тогда в чем проблема?
– Мне хотелось бы знать, каким образом Джордж Лассер, который жил на такой респектабельной улице в Нью-Эссексе, познакомился с подонками, которым захотелось поиграть в кости в его подвале.
– Почему бы не спросить об этом самих подонков? – усмехнулся Дэнни.
– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил Карелла.
Глава 7
Акула Эли Спедино явился в сыскной отдел по собственному почину в десять утра в понедельник 13 января. Весь уик-энд его в городе не было, объяснил он, а когда вернулся, узнал кое от кого по соседству, что двое ле... два детектива его разыскивают. Поскольку скрывать ему было нечего, он рассудил, что лучше самому прийти к ним прежде, чем они объявят розыск по всей стране, ха-ха-ха.
Карелла и Хейз предоставили Спедино возможность немного похохотать, а затем попросили его присесть. Спедино недаром прозвали Акулой. Голова у него по форме напоминала акулью голову, а когда он улыбался, у человека замирала душа при виде его острых мелких зубов. Он обладал подвижностью и грацией танцовщика, и поэтому казалось, будто он, не прилагая никаких усилий, способен скользить в водах Карибского моря, охотясь среди коралловых рифов за аквалангистами. И кроме того, он был не то чтобы бесстрашным, а каким-то непредсказуемым. Невозможно было понять, что он предпримет, если брызнуть ему в лицо водой: уплывет ли в страхе или начнет кровожадную атаку? Акула не понравился Карелле еще тогда, когда он перечитывал имеющееся на Акулу досье, и вызвал у него еще меньше симпатии, когда расположился перед ним за столом в следственном отделе.
– Так зачем я вам понадобился? – переспросил Спедино, усевшись на стул в понедельник утром.
– Доводилось отбывать срок, Спедино? – решил проверить его Карелла.
– Если вы меня искали, значит, уже видели мое досье и прекрасно знаете, что я делал и чего не делал, верно? – улыбнулся Спедино своей акульей улыбкой, обнажив мелкие острые зубы.
– Предположим, что не видели и ничего о тебе не знаем. Расскажи-ка лучше сам.
– Я засыпался дважды, – сказал Спедино, и улыбка исчезла с его лица, сделав взгляд еще более напряженным. – В 1930 году подделал кое-какие бумаги и отсидел пять лет – весь срок – в Каслвью.
– Впервые нарушив закон? – спросил Карелла.
– Да.
– И отсидел весь срок?
– Да. Мне в ту пору было всего восемнадцать, норовом я был горяч, поэтому освобождения условно, честно говоря, не заслужил.
– Значит, тебя выпустили в 1935 году, верно?
– Да. А в 1936-м я снова сидел, только уже не в Каслвью.
– Где и за что?
– Шесть месяцев на Уокер Айленде за подстрекательство к преступлению.
– И кого же ты подстрекал?
– Я пытался убедить одного малого из банка изготовить на мое имя несколько чеков.
– И каким манером ты его пытался убедить?
– Сказал, что порежу, если он этого не сделает.
– И чем это кончилось?
– Он пошел в полицию, – пожал плечами Спедино. – Чеков я так и не получил, зато заработал шесть месяцев на Уокере.
– А с тех пор? – спросил Хейз.
– Чист, как снег.
– А кто играл на деньги в подвале у Лассера? Выражение лица у Спедино не изменилось ни на йоту.
