на ее огромные, полные боли глаза, он отыскал среди оставшейся одежды свои шерстяные носки и бросил ей, а затем достал термос и пакет с едой.
– Ешь! – приказал он.
Он повернул фитиль, и огонь стал ярче, осветив комнату, которая была довольно чистой и аккуратной, но, безусловно, знавала лучшие времена. Выгоревшие занавески в зеленый горошек слегка колыхались от порывов ветра, проникавших сквозь щели в окнах. Стены и потолок были обшиты нестругаными досками. Комната была единственной, она служила и кухней, и спальней, и гостиной. На полу лежал потрепанный, вытертый коврик. К счастью, тяга в очаге была хорошей и комната постепенно нагревалась.
Он подошел к кровати и стащил покрывало с кучи постельных принадлежностей. С мрачной решимостью подтащил к очагу два обнаруженных матраса, положил их рядом и накрыл одеялами, а сверху бросил еще и спальный мешок.
Алан понимал, что она пережила потрясение и ей необходимо как следует согреться и поспать. Руки у нее так дрожали, что кофе выплескивался из кружки.
Он осторожно забрал кружку из ее рук, подвел к импровизированной постели на полу и уложил. Затем вернулся к очагу и подбросил еще дров в огонь. Зная, что ей в первую очередь необходимо согреться, он в полной тишине снял с себя мокрую одежду, лег рядом и прижал ее к себе, стараясь не обращать внимания на свои чувства.
– Ал-лан, – стуча зубами, проговорила она, – мне т-так ст-тыдно. Я втянула тебя во в-все это.
– Тсс, тише, – прошептал он, стараясь не поддаваться нахлынувшим эмоциям. – Спи, малышка, поговорим об этом утром.
Она доверчиво прильнула к нему и очень скоро уснула.
Но к Алану сон не шел, и прошло несколько часов, прежде чем он осмелился закрыть глаза. Это были длинные, томительные часы, когда он ощущал, как она постепенно оттаивает, как шевелится и вздрагивает рядом с его теплым телом. Это были долгие часы нескончаемой муки, когда он лежал рядом, твердый как камень, и отчаянно пытался не думать о бархатистой нежности ей кожи под свитером, о маленькой совершенной груди.
За стенами хижины выл ветер, стучал в окна и дребезжал стеклами. Снаружи буря была в самом разгаре. А здесь Алан Маклей мужественно сражался с бурей, охватившей все его существо.
Утро было серым и унылым. Дождь прекратился, но ветер стал еще свирепее. Словно невидимый разъяренный великан, молотил он в стены кулаком и сотрясал окна и дверь хижины. Отдернув занавески, Алан увидел, что поверхность озера бурлит и пенится еще больше, чем вчера.
Шорох на постели возвестил о том, что Дженни проснулась. Он обернулся, почувствовав на себе ее пристальный взгляд. Сколько он выдержит, находясь вот так с ней рядом и не имея возможности прикоснуться?
Она приподнялась и села, помятая и взъерошенная, с торчащими во все стороны волосами. Вид у нее был немного растерянный и… невозможно сексуальный.
У нее заурчало в животе. Смутившись, Дженни схватилась за него руками и ойкнула от боли.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он нейтральным тоном.
– Спасибо, неплохо.
– Кажется, твой желудок требует пищи.
Она смущенно улыбнулась.
– Да, похоже на то.
– А когда ты собиралась сказать мне, что повредила руку?
Смущение в ее глазах сменилось строптивостью, но предупреждение, которое она прочла у него на лице, остановило ее.
– А о чем тут рассказывать. Ничего страшного. Пройдет, – пожала она плечами.
Несколько мгновений он понаблюдал за ней, затем проговорил:
– Насчет вчерашнего вечера… – Он ненадолго замолчал, подбирая слова. – Я не знал, жива ли ты, увижу ли я тебя, да и за свою жизнь я бы не дал и ломаного гроша, поэтому извини, если я был чересчур резок и груб. Просто я так перепсиховал, что… В общем, как я и сказал, это был выброс адреналина, и ничего больше. Ты разбудила во мне зверя, чернявая.
Она отвела глаза.
– Я не обижаюсь. Я сама во всем виновата. Не соображала, что говорю, что делаю.
Алан присел рядом с ней на корточки и задумчиво провел по бархатистой щеке костяшками пальцев. Горячие иголочки побежали по руке там, где они соприкоснулись с ее мягкой кожей. Он торопливо отдернул руку.
– Просто у тебя был стресс. Теперь уже все в порядке, но мы пока еще не можем выбраться отсюда. Ветер окреп, так что какое-то время нам придется пробыть здесь. – Он улыбнулся уголками губ. – Придется нам на это время заключить перемирие, чернявая.
Дженни прижала к груди спальный мешок.
– Не знала, что мы ведем войну.
– Мышцы на его лице чуть заметно дрогнули, как если бы он старался сдержать улыбку.
– Ну, это нельзя назвать войной. Так, парочка небольших перестрелок.
Эта шутка вызвала слабую улыбку у нее на лице.
У него возникло желание лелеять и защищать эту девчонку, которая в данную минуту была похожа на нахохлившегося галчонка, и это желание уже не вызывало удивления, как, впрочем, и желание забраться с этим галчонком под одеяло и предаться любви.
– Давай-ка руку, я посмотрю.
Не колеблясь ни секунды, она протянула ему руку. Он осторожно взял ее, подумав при этом, что, пожалуй, война в данном случае была бы для него гораздо безопаснее мира. Но, когда он осмотрел ее руку, тревога вытеснила все остальные мысли.
– Черт побери, Дженни, похоже на перелом!
– Что-то в этом роде я и подозревала, – вздохнула она, потом поморщилась.
Он действовал крайне осторожно, но понимал, что ей все равно очень больно, хотя она и старалась не подавать виду. Была повреждена кость у основания большого пальца. Он внимательно посмотрел на нее.
– Почему ты не сказала, что тебе больно?
– А что тут говорить? От нытья все равно ничего не изменится.
Она была упряма, как тонкое деревце, которое гнется, но не ломается под напором ветра. Она, как и дерево, крепко стоит на земле, держась за нее корнями. Алан всегда считал себя твердым как скала и несгибаемым, но оказалось, что даже такому закаленному воину, как он, есть чему поучиться у Дженифер Моррис.
– Попробуй пошевелить пальцем.
Она прерывисто задышала носом, и лишь это и указывало на то, что она сделала попытку.
– Так, хорошо, а теперь спокойно, не шевели им! – приказал Алан. Он встал коленями на пол, облизал пересохшие губы и мысленно приготовился к тому, что сейчас сделает. Ей будет чертовски больно, но ждать не стоит. – Так, молодец. А теперь самое время проверить, насколько хорошо ты знакома с нецензурной лексикой. Я собираюсь поставить сместившуюся кость на место, поэтому будет очень больно. – Без дальнейших колебаний он дернул ее за палец.
Дженни вскрикнула, затем смертельно побледнела. Закусив губу, она стала делать глубокие вдохи и выдохи.
– Вот и хорошо. Ты просто молодчина. Теперь все хорошо, – повторял он как заведенный, чувствуя ее боль как свою собственную. – Самое страшное позади. Теперь осталось потерпеть, пока я наложу тугую повязку. Я забинтую руку, и боль уменьшится. Ты слышишь меня, Дженни?
Она слегка кивнула.
– Хорошая девочка, умница. – Приговаривая ободряющие слова, он быстро соорудил шину из кусочка дерева и умело и аккуратно забинтовал руку бинтом из аптечки «скорой помощи».
– У тебя ловко получается.
Он обрадовался, услышав, что ее голос снова звучит ровно, и ответил не задумываясь.
– Ранение обычная вещь во время военных действий, поэтому каждому бойцу необходимо иметь навыки первой медицинской помощи. Например, в Ираке некоторые из наших пехотинцев… – Он резко остановился на середине фразы, только сейчас сообразив, что именно он говорит. Их глаза встретились. – В общем, я много чего умею.
В глазах Дженни читалось множество вопросов, но, к ее чести, она не задала ни одного.
Алан завязал бинт и проверил свою работу.
– Ну как, не очень больно?
– Нет, ничего, терпимо.
– Догадываюсь, что больно ужасно, но потерпи немного, скоро станет легче. – Он еще раз проверил повязку. – Не слишком туго?
Она покачала головой.
– Где-то здесь я видел аспирин, – сказал Алан, роясь в аптечке, пока не нашел то, что искал. – Вот, доктор Маклей прописывает тебе аспирин. Прими сразу две таблетки, чтобы немного облегчить боль, к тому же это снимет опухоль руки вместе с отеками от царапин, которые ты наверняка получила, выбираясь из воды.
Она взяла у него таблетки.
– Спасибо, Алан. Я не привыкла, чтобы обо мне кто-то заботился.
Да и он не привык заботиться о ком бы то ни было, кроме своих подчиненных, и ему не хотелось бы к этому привыкать – слишком уж ему это понравилось. Поднявшись, он налил ей холодного кофе и посмотрел, как она проглотила аспирин.
– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил он и сразу же пожалел об этом. Он вспомнил, как уже однажды спрашивал о возрасте.
– В июле мне исполнилось двадцать пять, поэтому даже и не надейся, что я прощу тебе «малышку» и «маленькую девочку», – ответила она, сдержанно улыбаясь.
Ей понравилось его удивление, а Алан был доволен, что к ней вернулся боевой дух.
– По сравнению с моими тридцатью восемью ты все равно еще ребенок и все твои выходки типичные выходки незрелого подростка.
