лошадка, Лев Иванович? Не подвела? Вот и слава богу, я в иномарки эти не шибко верю, не для наших дорог… Устали? Проголодались?
– И то и другое, Андрей Петрович. – Лев с наслаждением скинул тяжелую куртку, переобулся в мягкие домашние тапочки, подставленные ему хозяином, и почувствовал себя другим человеком.
– Это мы сейчас поправим! Отдохните малость, а я пока та-акой ужин сорганизую, ахнете!
– Может, помочь? – спросил Лев больше для проформы. Он мечтал с полчасика полежать в своей уютной комнатушке и поразмышлять под успокаивающий дождевой стук по крыше. Было о чем.
– Ни в коем даже случае! – возмущенно отозвался Бутягин. – Мне это в удовольствие. Знаете, живу-то один, для себя готовить… лень просто, а вообще я кухарничать люблю.
'Лень… это точно, – подумал Лев, вспомнив центнеры съеденных в одиночку магазинных пельменей и плотно прикрывая за собой дверь своего временного жилища. – Так. Приняли горизонтальное положение, закрыли глаза, вспомнили детали сегодняшней встречи на Монастырской и поразмышляли…'
…Когда новоявленный гуру, он же ректор академии, только что не бив себя в грудь, принялся уверять Льва, что никаких материалов по абитуриентам, учащимся и выпускникам его учебного заведения в интерактивном виде не существует, все на бумажечках, по старинке, знаете ли, Лев даже слегка обиделся:
– Лгать грешно, Остап Андреевич… Что уж вы из меня совсем дурака-то лепите? Впрочем, так даже интереснее. Компьютер у вас есть, и не один, так что собирайте-ка пресловутые бумажечки и набивайте с божьей помощью, не тащить же мне вашу канцелярию с собой. Аккурат за двое-трое суток управитесь. Что, неохота? – Он помолчал и добавил укоризненным тоном: – То-то. Говорю же: врать грешно. И Рерих с Блаватской так же считали, клянусь Блинь Мяо! Дискетки чистые у меня с собой, а то еще окажется, что их в вашей академии днем с огнем не сыщешь…
– И зачем вам эти сведения? – хмуро поинтересовался Дорошенко через полчаса, вручая Гурову две дискеты. – Паспортные данные, бухгалтерия кое-какая по некоторым выпускникам, место работы и прочие несекретные дела… Что вы отсюда выжать надеетесь?
'Не я', – подумал проигнорировавший вопрос Гуров. Он прекрасно ладил с молодыми ребятами из группы обработки электронной информации управления и часто пользовался их помощью. Гуровский приятель Дима, редкостно талантливый парень, здорово помог им со Станиславом в недавней заморочке с убийством академика Ветлугина: он отладил хитрую программу 'пересечение множеств', которая из громадных массивов относящейся к разным людям информации отбирала то общее, что этих людей как-то объединяло: учились в одной школе, например, или родились в одном роддоме. Пусть-ка Дмитрий прокачает по этой программе 'пересечения' академических питомцев, самого Баранова и его ближайшее окружение, да и покойного Тенгиза Резоевича Марджиани в придачу, по ним данные можно будет получить в управлении хотя бы через Курзяева, оттуда же и послать по e-mail.
Вторая гуровская просьба была выполнена Дорошенко лишь наполовину. Он кратенько и не без юмора обрисовал еще двух сподвижников Виктора Владимировича, интересовавших сейчас Льва: Честаховского и Тараскина. Однако юмор юмором, а портреты получились с явственно иконным оттенком. Что делают носители стольких деловых и нравственных совершенств на нашей грешной планете, оставалось непонятным и с характеристиками этих деятелей, полученными вчера от Курзяева, никак не монтировалось. А вот о положении дел на АООТ 'Дизель' и личности Тенгиза Марджиани ректор говорить отказался категорически, ссылаясь на то, что, дескать, он гуманитарий – ему что дизель, что дроссель – один черт. Лев, что называется, по глазам видел, что врет Дорошенко, как сивый мерин, но ущучить его не было пока никакой возможности. На ранних, начальных этапах расследования Гуров не придавал большого значения юридической, процессуальной строгости полученных сведений и доказательств, в конце концов, он не следователь, а оперативник, для него важна собственная внутренняя убежденность. А она появилась. При упоминании в контексте беседы о Баранове фамилии Марджиани духовный путешественник и любитель Рериха завертелся, как уж под вилами. Ах, до чего же глазки у него нехорошие стали! Смотрел на Льва так, что невидимая прицельная планка ну просто явственно ощущалась, сейчас вот мя-я-яконько спуск потянет…
Гуров вздохнул. Он ни на секунду не забывал, что официальной целью его командировки было расследование убийства члена совета директоров крупнейшего славоярского промышленного объединения. Совершенного, кстати, в Москве. И пока там, в столице, 'друг и соратник' не откопает что-нибудь существенное, за что можно уцепиться, как репей за собачий хвост, его тактика здесь должна быть именно такой – осторожной и постепенной. Но с коллегами покойного Марджиани встречаться по-любому придется. А вот с женой не стоит, и следак из местной прокуратуры, и Курзяев, не сговариваясь, сказали, что никакой бытовухой и прочей 'почвой ревности' здесь близко не пахнет.
Гуров усмехнулся, представив себе реакцию Крячко на такое безапелляционное заявление. Станислав часто проявлял ослиное упрямство при отработке самых сумасшедших версий и диких мотивов преступления. Любопытно, что иногда – на гуровской памяти дважды – это приводило к блестящим результатам. Но в этом случае Крячко и сам согласился бы, что искать ревнивого соперника Марджиани или его же нетерпеливого наследника – только зря время переводить.
Стук капель по оконному стеклу становился все реже, к ночи дождь стихал. Лев поежился, представив себе плохо прогретый чуть теплыми батареями казенно-неуютный номер гостиницы, и еще раз похвалил себя за то, что послушался совета Станислава. И, как бы в унисон его мыслям, из-за двери раздался веселый голос Бутягина:
– Выходи ужинать, Лев Иванович. Ничего, что я на 'ты'?
– Какой разговор, Андрей Петрович! – Гуров вышел на кухню бутягинского домика, ярко освещенную стоваттовкой в самодельном оранжевом абажуре. Ароматы ощущались столь аппетитные, что гуровский желудок свернулся в тянущей приятной судороге, а рот наполнился голодной слюной, как у собачки академика Павлова. – Тогда, позволь, и я тебе без китайских церемоний 'тыкать' стану.
– Вот за это и выпьем по первой на бу… бра… тьфу, черт, не выговоришь это слово басурманское, на брудершафт! Ты как, употребляешь в разумных пределах? Вот и слава господу! У меня, знаешь ли, самогончик свой, на горном памирском чабреце настоянный, сынок старший привез. Он альпинист у меня. То ли 'снежный барс', то ли еще какая пантера… Ничего, что самогонкой угощаю, или тебе, как милиционеру, нельзя? Ты с самогонщиками-то, случаем, не воюешь? А то вот он, – Бутягин лукаво хмыкнул, – нарушитель!
Лев грустно улыбнулся. Еще и месяца не прошло, как одна очень милая молодая женщина задавала ему точно такой же вопрос. И ответил он как в тот раз:
– Не воюю, Андрей Петрович. Я все больше с бандитами, грабителями, взяточниками, насильниками да маньяками сражаюсь…
Борщ, сваренный Бутягиным, оказался вне всякой критики: красно-оранжевый, густой, такой, что ложка стояла, с замечательной, свежайшей сметаной… На второе Андрей Петрович нажарил картошки с тоненько нарезанными кусочками свиного сала, залив ее яйцом. Плюс бочковые грузди собственной засолки да квашенная с брусничным листом капуста, смешанная с колечками темно-фиолетового, сахаристого на срезе лука… Самогон двойной очистки на чабреце тоже не подкачал. Изумрудно-зеленого цвета, с мягким мятным ароматом и божественно крепкий. Давненько Лев не выпивал с таким удовольствием. Про еду, под которую любой русский мужик усидит без всякого вреда для здоровья хоть поллитру такой амброзии, и говорить нечего. Гуров лопал, как изголодавшийся крокодил. Бутягин старался не отставать от своего свежеобретенного квартиранта, но не столько ел, сколько любовался гуровским аппетитом и прямо-таки цвел от удовольствия. Давно замечено: мало что так радует доброго хозяина, как взапуски уплетающий его стряпню гость!
Как и предполагал Гуров, старик почти не закрывал рта; общество Пальмы, сидящей под столом и дожидающейся своей очереди, умильно постукивая хвостом, ему явно приелось. Лев кивал и одобрительно похмыкивал в ответ, он решил дать своему хозяину выговориться, а уж потом и самому ненавязчиво порасспрашивать его.
– …а вот давай я тебе, Лев Иванович, анекдот расскажу, – продолжал уже изрядно захмелевший Бутягин. – Вызывает, значит, наш президент дух Сталина с того света и спрашивает: что, дескать, Иосиф Виссарионыч, посоветуешь в плане обустройства страны и наведения порядка?
