холодильнику, то трогая четырехконфорочную плиту и смеситель в раковине, словно своими чуткими пальцами определял самочувствие техники. Мы с мамой озадаченно переглянулись — действия мистера Лайтфута становились все более и более загадочными.
— Холодильник, похоже, стучит, — заметил он. — Хотите, взгляну?
— Нет, не стоит беспокоиться, — ответила ему мама. — Мистер Лайтфут, как вы себя чувствуете?
— Хорошо, миз Мэкинсон, просто хорошо. Он открыл дверцу буфета и тщательно прислушался к тому, как легко поскрипывают петли, достал из пояса отвертку и подтянул винтики в петлях буфета, и в правой дверце, и в левой. Мама снова откашлялась, на этот раз гораздо более нервно, и проговорила:
— Э-э-э.., мистер Лайтфут, сколько я должна вам за тостер?
— Все уже… — начал свой ответ Лайтфут. После этого были проверены остальные петли в буфете, потом наступил черед маминого миксера “Мистер Блэндер”, который стоял на рабочем столе, но, к несчастью для мистера Лайтфута, все оказалось в полном порядке. — ..уже оплачено, — закончил он.
— Оплачено? Но.., я не понимаю. Мама уже доставала из буфета фарфоровую сахарницу, полную долларовых бумажек и мелочи.
— Да, мэм. Все уже оплачено.
— Но я вам еще не давала никаких денег. Пальцы мистера Лайтфута погрузились в другой карман комбинезона, и оттуда появился небольшой белый конверт. Мистер Лайтфут молча передал его маме, и я заметил, что на лицевой стороне конверта голубыми чернилами написана наша фамилия: Семье Мэкинсонов. С другой стороны конверт был запечатан белым воском.
— Что ж, — вздохнул мистер Лайтфут, — думаю, что я закончил.., на сегодня. Он поднял с пола свой чемоданчик с инструментами.
— На сегодня? — потрясение переспросила мама.
— Да, мэм. Вы же понимаете. Мистер Лайтфут принялся рассматривать выключатели и розетки, словно пытаясь проникнуть в глубину их электрической сущности.
— По телефону, — добавил он. — Если что-то сломается. Он улыбнулся маме, а потом мне.
— Сразу же и звоните. Мы проводили мистера Лайтфута до машины и долго смотрели вслед, пока автомобиль не скрылся за углом. Мистер Лайтфут помахал нам рукой и уехал на своем дребезжавшем пикапе под аккомпанемент раскачивавшихся в кузове на крючках инструментов и приспособлений, которые приводили собак в неистовство.
— Том мне ни за что не поверит, — сказала мама, обращаясь в основном к самой себе. Потом поднесла к глазам белый конверт, открыла его, достала оттуда письмо, развернула его и прочитала.
— Вот так так, — проговорила она. — Хочешь послушать?
— Да, мэм. И она прочитала мне письмо:
— “Имею честь просить Вас почтить визитом мой дом в семь часов вечера в пятницу. Прошу Вас взять с собой сына”. И самое интересное: знаешь, от кого письмо? Мама протянула мне письмо, и я увидел подпись. Леди. Когда папа вернулся домой, мама рассказала ему о визите мистера Лайтфута и письме Леди, наверное, раньше, чем он успел снять свою фуражку молочника.
— Что ей нужно от нас, как ты думаешь? — спросил маму отец.
— Не знаю, но сдается мне, что она решила оплатить услуги мистера Лайтфута, чтобы он стал нашим персональным монтером. Отец снова перечитал письмо Леди.
— У нее отличный почерк, — заметил он, — для такой-то пожилой женщины. Я всегда считал, что у старух почерк становится корявым. Он прикусил нижнюю губу. Я понял, что настроение у него портится.
— Знаете, я никогда не видел Леди вблизи. Я, конечно, видел ее на улице, но… Он покачал головой:
— Нет. Не думаю, что я приму ее приглашение.
— Но, Том, — нетерпеливо проговорила мама. — Леди сама просит, чтобы мы к ней пришли. В ее дом!
— Для меня это не важно, — ответил отец. — Я не пойду к ней, и все тут.
— Но почему, Том? Можешь ты мне объяснить?
— В пятницу вечером “Филадельфия” играет с “Пиратом”, будет радиотрансляция, — ответил отец, опускаясь в свое удобное кресло. — По-моему, это достаточно веская причина.
— Мне так не кажется, — холодно отозвалась мама. Этот эпизод стал одним из свидетельств того, что я не до конца знал своих родителей. До тех пор я был уверен, что мои мама и папа ладят лучше девяноста девяти процентов семей нашего городка, но, как оказалось, и они не всегда находят общий язык. Как нет ни одного идеального человека, так и брак двух несовершенных людей не может длиться всю жизнь тихо и мирно. Бывало, я слышал, как отец раздраженно кричит на маму из-за потерянного носка, тогда как истинная причина его раздражения крылась в том, что днем ему отказали в прибавке к жалованью. Я с удивлением слушал, как моя всегда такая миролюбивая мама устраивает разнос из-за грязи на ковре, а на самом деле вся беда была в том, что она повздорила с соседкой. И на этот раз в путанице крайностей благонравия и природной ярости, известной нам под названием “жизнь”, между мамой и отцом зарождалось новое противоречие.
— Это из-за того, что она цветная, да? — сделала свой первый выпад мама. — Из-за этого ты не хочешь к ней идти?
— Нет, конечно, нет.
— Ты в точности похож на своего отца. Том, копия. Клянусь, Том…
— Замолчи! — внезапно сорвался отец. Даже я вздрогнул. Упоминание дедушки Джейберда, который относился к расизму точно так же, как рыба к воде, определенно было ударом ниже пояса. Отец никогда не страдал глупой ненавистью к цветным, в этом я был совершенно уверен. Но он был сыном человека, который всю свою жизнь каждое без исключений утро встречал поднятием флага Конфедерации и почитал темную кожу знаком, коим человека отмечает дьявол. Этот тяжкий крест отец был вынужден покорно нести, потому что любил дедушку Джейберда; вместе с тем он лелеял в душе веру — которую надеялся когда-нибудь привить и мне, — что ненавидеть любого человека, по любой причине, значит совершать противный Богу грех. Вот почему мне было понятно, что за следующими словами отца стояла только гордость и более ничего:
— От этой женщины я милостыни не приму, ни под каким видом!
— Кори, — наконец обратила на меня внимание мама, — по-моему, тебе нужно было заняться математикой, разве не так? Я отправился в свою комнату, но это совсем не означало, что я не слышал оттуда продолжение спора. Нельзя сказать, что дальнейший разговор мамы и отца происходил на повышенных тонах, но держать себя в руках обе стороны особенно не пытались. Как я догадывался, ссора давно уже собиралась на горизонте подобно грозовой туче и зрела словно нарыв, подогреваемая многими причинами: это была и утонувшая в озере машина, и пасхальные осы, и то, что отец не мог купить мне новый велосипед, и переживания, связанные с наводнением. Слушая, как отец объясняет маме, что она не имеет права тащить его на аркане в дом к Леди, я постепенно начал понимать истинную причину, крывшуюся за его категорическим нежеланием знаться с королевой Братона: он ее просто-напросто боялся.
— Ни за что, даже не проси! — кричал он маме. — Я не собираюсь водить знакомство с теми, кто полагает, что эти игры, это дуракаваляние с костями и мертвыми животными — нормальное дело, и кто… — Он замолчал, и тут я уразумел, что в эту категорию людей вполне можно было зачислить и дедушку Джейберда и что отец тоже это понял. — Я просто не пойду к ней, и все тут, — бессильно закончил он. Мама поняла, что нет смысла загонять лошадей. Я скорее вообразил, чем услышал ее тяжкий вздох:
— Тогда я отправлюсь к ней с визитом одна — это тебя устроит? Нельзя же просто так взять и отказать ей. Это будет неприлично, а она ничего плохого нам не сделала. Отец немного помолчал, потом ответил:
— Хорошо, можешь отправляться.
— Кори я тоже возьму с собой. Эти мамины слова послужили поводом для новой вспышки.
— Зачем он там тебе? Ты что, хочешь, чтобы он увидел все эти скелеты, которых, я не сомневаюсь, немало заперто по шкафам у этой женщины? Ребекка, я не знаю, чего она от нас хочет, и
