Юнион-Тауна, причем на самых последних секундах, когда никто уже не надеялся на выигрыш. Популярность совершила с ним чудо, наглядно продемонстрировав, что воспитание его родителей, если оное вообще когда-то имело место, было не правильным, порочным или просто недостаточным. В настоящее время Гоча проживает в Бирмингеме, работает страховым агентом и в свободные минуты тренирует футбольную команду младших классов местной школы. Джонни добавил, что нынче Гоча больше не высветляет перекисью волосы, потому что лыс как коленка.
В противоположность брату, Гордо продолжил путь на самое дно. Мне тяжело об этом говорить, но в 1970 году Гордо был застрелен насмерть владельцем универмага “Севн-Иллэвн” в Батон-Руж, в Луизиане, где он сшивался. Гордо попытался ограбить кассу, в которой было всего-то три сотни долларов, при этом он тащил под мышкой упаковку печенья “Малышка Дэбби”, до которого был большой охотник. Мне же кажется, что когда-то давно у него была возможность все изменить, но тогда он не послушался укусов ядовитого плюща.
— Я выйду на минутку размять ноги, — сказал я своим спутницам.
— Если хочешь, мы выйдем с тобой, папа?
— Нет, — отрезал я. — Сейчас не нужно.
Выбравшись из машины, я зашагал по заросшему почти по колени травой бейсбольному полю. Добравшись до горки подающего, я постоял там, чувствуя, как приятно холодит лицо легкий ветерок и ласкает кожу солнце. Деревянные трибуны, где я впервые увидел сидящего Немо Кюрлиса, заметно просели. Тогда, подняв руку к небу, я замер и принялся ждать.
Что, если мяч Немо, запущенный им в небо столько долгих лет назад, сейчас внезапно сорвется из-под облаков и упадет мне в ладонь?
Я ждал.
Но этого так и не случилось. Немо, мальчик с совершенной рукой, загнанный в ловушку невыносимых обстоятельств, забросил мяч далеко за облака. Мяч так и не вернулся на землю ни в тот день и никогда больше — и я, и Бен, и Джонни запомнили этот случай навсегда.
Сжав ладонь в кулак, я опустил руку и засунул ее в карман куртки.
С поля было хорошо видно Поултер-хилл.
Печально знаменитый холм тоже уступил неумолимому току и разрушительной силе времени. Между надгробиями пробивалась трава, нигде не было видно ни одного букетика свежих цветов, словно туда давно никто не заглядывал. Что было досадно и очень жаль, подумал я, потому что именно там лежал истинный Зефир.
Мне не хотелось бродить среди могил. С тех пор как я вернулся из своего путешествия товарным поездом в Бирмингем, я простился с Дэви Реем и он тоже попрощался со мной. Мне больше нечего было там делать, потому что все остальное было просто чушь и ерунда.
Повернувшись спиной к Смерти, я отправился в живущим.
— Вот моя школа, — сказал я своей жене и дочери, остановившись у тротуара перед школьным двором.
Тут уже мы все вместе выбрались из машины, и Сэнди, моя жена, шла рядом со мной, пока мои ботинки вздымали знакомую пыль школьного двора. Наше “подрастающее поколение” принялось носиться по двору все более и более расширяющимися кругами, словно пони, выпущенный на волю после долгого пребывания в стойле.
— Осторожно! — предупредительно крикнула дочери Сэнди, заметив разбитую бутылку. Беспокойство всегда было частью ее натуры.
Я обнял Сэнди за талию, и ее рука привычно притянула меня к себе. Половина школьного здания, где раньше занимались младшие, сейчас стояла совершенно пустой и заброшенной, в некоторых окнах стекла были разбиты. Там, где когда-то голосили сотни детей, стояла оглушительная тишина. Я взглянул на место около забора, где когда-то сцепились Гоча Брэнлин и Джонни. Я посмотрел на ворота, сквозь которые я пронесся на своем Рак те, спасаясь от Гордо, препровождая его к справедливо вершащему суд Люциферу. Я увидел… — Эй, папа, смотри, что я нашла!
Наше “подрастающее поколение” трусцой возвращалось назад.
— Я нашла его вон там! Классная штука, верно? Глянув на маленькую раскрытую ладонь, я не смог не улыбнуться.
То был черный наконечник стрелы, идеальной формы и совершенно гладкий, словно смазанный маслом. На всей поверхности наконечника не было заметно ни одной царапины. Наконечник, сделанный кем-то, кто привык гордиться своим трудом. Вероятнее всего, вождем племени.
— Можно я оставлю его себе? — спросила моя дочурка. Ее зовут Скай. В январе ей исполнилось двенадцать. Совсем недавно у нее наступил период того, что Сэнди называет стадией “мальчишести”. Скай предпочитает носить бейсболку задом наперед и бегать по пыльным улицам, презирает возню с куклами и обожает “Нью Кидс он зе Блок”. Все еще изменится, я в этом нисколько не сомневался. Сейчас же Скай была просто душка.
— Думаю, что ты вполне имеешь на это право, — заверил ее я, Скай быстренько запрятала наконечник в маленький кармашек джинсов, в самое укромное место для настоящих сокровищ.
Как видите, это жизнь и девчонок, не только мальчишек.
Мы покатили вдоль Мерчантс-стрит к центру города, к его притихшему сердцу.
На улице с трудом можно было отыскать открытый магазин или лавочку. Закрыта была парикмахерская мистера Доллара, “Пигли-Вигли”, кафе “Яркая звезда”, магазин скобяных товаров, “Лирик” — все-все. Витрины Вулворта были скрыты жалюзи. Стремительный рост числа магазинов, закусочных, ресторанов, отелей и супермаркетов в Юнион-Тауне задушил коммерцию в нашем городке, как когда-то открытие “Большого Поля” привело к гибели нашей молочной. Жизнь не стоит на месте, но можно ли назвать это прогрессом?
Мы проследовали мимо мэрии. Тишина. Позади остался плавательный бассейн и остов “колеса обозрения”. Тишина, и здесь тишина.
Мы проехали мимо домика мисс Гласс Голубой. Услышать тишину там, где когда-то звучала музыка, было по-настоящему тяжело.
Мисс Гласс Голубая. Мне хотелось бы поведать вам, что произошло с ней, но я не знаю о ней ничего. Если она еще жива, то ей сейчас должно быть все восемьдесят. Мне просто не известно о ней ничего, и все тут. Так же, как и о многих других, кто уехал из Зефира за прошедшие годы: о мистере Долларе, о шерифе Марчетте, о Джазисте Джексоне, о мистере и миссис Дамаронд, о Ниле Кастиль и Гэвине, о миссис Велведайн, о мэре Своупе. Надеюсь, что все они живы и здоровы и поныне и проживают в других городах. Надеюсь, что все они забрали с собой по кусочку Зефира, и куда бы они ни отправились, они бросили в землю на новом месте семена нашего городка. Так, как это сделал я.
После окончания колледжа я три года трудился в газете в Бирмингеме, был журналистом. Писал передовицы и редактировал статьи других. Возвращаясь с работы в свою квартиру, я садился к своей волшебной шкатулке — не той шкатулке, что прежде, но новой, хотя и не менее волшебной — и писал, писал, писал. Рассказы я упаковывал в коричневые конверты и отправлял в почтовый ящик, чтобы в большинстве случаев они вернулись назад. Потом, скорее от отчаяния, я решил написать роман. Поразительно, но он сразу же нашел издателя.
Сегодня моих книг — библиотека. Пока еще небольшая. Но растущая с каждым днем.
Я замедлил ход машины у большого дома с пристройками в конце улицы, рядом с амбаром.
— Раньше он жил здесь, — объявил я Сэнди.
— Ого! — подала голос Скай. — Зловещее местечко! Словно дом с привидениями.
— Нет, — отозвался я. — Сейчас это просто дом — я так думаю.
Подобно тому как Бо известно все о футболе, для моей дочери нет секретов о домах с привидениями. Она отлично знакома с Винсентом Прайсом и Питером Кашингом, фильмами Хаммера, произведениями По, “Марсианскими хрониками” и городком под названием Салимов Удел. Кроме того, ей также известно про путешествие Алисы сквозь зеркало и о стойком оловянном солдатике, гадком утенке и маленьком путешественнике Стюарте. Она знает многое о Стране Оз и Тарзане; несмотря на то что она еще слишком мала, чтобы оценить что-то, кроме картинок в книжках, она уже способна различить стили Ван Гога, Уинслоу Гомера и Миро. Она слушает Дюка Эллингтона и Каунта Бэйси, не забывая при этом о “Бич
