донесшиеся из гостиной, сказали мне, что беспокоиться по этому поводу уже слишком поздно.
— Привет, Диана, как дела… — Неожиданно мама замолчала, и улыбка мигом слетела с ее губ. — Что? — выдохнула она. — О Господи!
— Что такое? — умоляюще спросил я. — Что случилось? К нам подошел заспанный отец.
— Хорошо, конечно, мы приедем, — сказала в трубку мама. — Конечно, Диана. Сейчас выезжаем. Ох, Диана, Господи, как же это!
Положив трубку на рычаг, мама наконец-то повернулась к нам. Я увидел, что она сильно побледнела, а в глазах стояли тяжелые слезы. Она едва держалась на ногах.
Она посмотрела сначала на отца, а потом на меня.
— Дэви Рэй ранен, — сказала она нам. — Очень тяжело. Моя ладонь раскрылась, и изумрудное перышко плавно заскользило по воздуху к полу.
Через пять минут мы все уже сидели в пикапе и ехали в Юнион-Таун, где в больнице врачи боролись за жизнь Дэви Рэя. Зажатый между родителями, я снова и снова прокручивал то, что только что услышал от мамы: Дэви Рэй с отцом отправился на охоту. Дэви Рэй давно дожидался начала охотничьего сезона, когда будет разрешена охота на косуль и оленей, и был рад и горд тому, что отец взял его с собой в охваченный зимней спячкой лес. Они спускались с холма, с обыкновенного холма, сказала миссис Колан, и шли не торопясь. Но Дэви Рэй оступился — его нога попала в нору суслика, присыпанную сверху палой листвой и другим лесным мусором, ; “ он упал лицом вперед, и в момент падения его ружье, оказавшееся прямо под ним, само собой выстрелило. Заряд попал Дэви в грудь, прямо в легкие и сердце. Как потом было решено, ружье выстрелило от сотрясения в момент падения тела на землю. Мистер Колан, мужчина в возрасте и далеко не в лучшей физической форме, бегом нес своего сына на руках целую милю, пока не добрался до стоявшего на опушке пикапа.
Дэви Рэй находится в отделении “Скорой помощи”, в хирургии, объяснила нам мама. Он был очень тяжело ранен, и ему делают операцию, пытаясь спасти жизнь.
Больница в Юнион-Тауне представляла собой здание из красного кирпича и стекла. По моему мнению, сооружение подобной значимости могло выглядеть и поважнее. Я и мои родители вошли все вместе через вход отделения “Скорой помощи”, где пожилая санитарка с седыми волосами объяснила, куда и как нам пройти. В комнате ожидания, выкрашенной белой краской, мы встретили родителей Дэви Рэя. На мистере Колане все еще были камуфлированные охотничьи штаны и куртка, все в пятнах крови, от вида которых я похолодел от ужаса и едва смог дышать. На его лице, на щеках, на лбу и на переносице специальной пастой были нанесены зелено-коричневые маскировочные полоски. Маскировочные полоски размазались и растеклись от пота и походили на огромные подживающие синяки, самые страшные из всех, что я когда-либо видел. Было понятно, что потрясение мистера Колана настолько велико, что ему даже не приходит в голову вымыть руки и лицо, ибо что такое вода и мыло в миг, когда решается судьба его крови и плоти? Под его ногтями и на башмаках все еще была лесная грязь. Он пребывал в состоянии ужаса, поразившего его в момент трагедии. Мама обняла миссис Колан, которая тут же разразилась рыданиями. Отец отошел с мистером Коланом к окну. Младший братишка Дэви Рэя, Энди, тоже был здесь, его, вероятно, привезли сюда соседи Коланов. Он был еще слишком мал для того, чтобы понять, что делает нож хирурга в груди его старшего брата.
Присев на диванчик, я попытался что-то читать.
Буквы на газетной странице расплывались.
— Все случилось так быстро, — услышал я голос мистера Колана, — так быстро.
Мама и миссис Колан присели возле меня; миссис Колан плакала, а мама держала ее за руки. Где-то в глубине больничного холла прозвенел колокольчик, и голос в динамике попросил доктора Скоффилда срочно пройти в ординаторскую. В нашу комнату заглянул какой-то человек в голубом свитере, и все тотчас же повернули к нему умоляющие ждущие лица, но тот всего лишь пришел осведомиться, не мы ли семейство Расселов. Человек в голубом свитере ушел, вероятно, на поиски какого-то другого несчастного семейства.
Пришел священник пресвитерианской церкви Юнион-Тауна и предложил нам, всем вместе взявшись за руки, помолиться. Я взял за руку миссис Колан; она очень нервничала, ее ладонь была вся мокрая от пота. Теперь, зная силу своей молитвы, я больше не пытался рисковать, хотя, может быть, это было эгоистично с моей стороны. Я от души желал Дэви Рэю поправиться и чистосердечно молил Бога об этом, но никогда, ни единой секунды я не желал Дэви остаться в таком жутком состоянии полужизни- полусмерти, в котором пребывал Рибель.
Приехали Джонни Вильсон и его родители. Мистер Вильсон, от которого Джонни унаследовал все свои стоические качества, тихо сказал несколько слов мистеру Колану, не выказывая бурных эмоций. Миссис Вильсон и моя мама теперь сидели по обе стороны от миссис Колан, которая, погрузившись в горе, глядела в пол и беспрестанно раз за разом повторяла:
— Он был хороший мальчик, такой хороший мальчик, — снова и снова, словно вела какой-то бесконечный спор с Господом Богом за жизнь Дэви Рэя.
Мы с Джонни смотрели друг на друга, не зная, что сказать. То, что случилось с Дэви, было самым худшим из всего, что только могло прийти нам в голову. Через несколько минут после Вильсонов прибыл Бен со своими родителями, а еще чуть позже — родственники Коланов. Пресвитерианский священник пригласил отца и маму Дэви отойти с ним в сторону, как я смог догадаться, для более интимной молитвы. Мы — я, Бен, Джонни, — выйдя в коридор, поговорили о том, что случилось с Дэви.
— Он обязательно поправится, — сказал Бен. — Мой отец говорит, что эта больница очень хорошая.
— Мой отец сказал, что Дэви здорово повезло — заряд дроби прошел всего в нескольких миллиметрах от сердца и не убил его наповал, — сказал Джонни. — Еще он сказал, что знал парня, который случайно выстрелил себе из ружья в живот и не протянул после этого и часа.
Я машинально взглянул на свой “таймекс”. Четыре часа назад Дэви увезли на операцию, и он все еще был жив.
— Он выкарабкается, — уверенно сказал я. — Дэви сильный. Он обязательно поправится.
Мучительно медленно прошел еще один час. Спускалась ночь, а с ней — холодный туман. Мистер Колан побывал в туалете, смыл с лица маскировочные полоски, а с рук — лесную грязь и кровь сына, после чего переоделся в предложенную медсестрой зеленую больничную рубашку.
— Больше я на охоту не ходок, ни за что в жизни, — повторял он то моему отцу, то мистеру Вильсону. — Христом Богом клянусь. Когда Дэви Рэй поправится, я выброшу в озеро все наши ружья и патроны…
Мистера Колана начали душить рыдания, и он закрыл лицо руками. Отец ободряюще положил ему руку на плечо.
— Знаешь, что сказал мне сегодня Дэви, Том? — спросил вдруг мистер Колан, поворачивая к отцу лицо. — Всего за десять минут до того, как все случилось? Он спросил меня: “Мы ведь не станем стрелять в него, если увидим? Мы ведь вышли поохотиться на косуль? Правда, папа? Мы ведь не станем стрелять в него? ”
Отец покачал головой.
— Он говорил про того зверя, что сбежал с ярмарки, из одного из балаганов. Он думал именно о нем перед самым несчастьем. Как ты считаешь, Том, почему?
У меня не было сил слышать такое.
В комнате ожидания появился седовласый врач в очках в тонкой стальной оправе. Мистер и миссис Колан моментально вскочили на ноги и бросились навстречу врачу.
— Могу я поговорить с вами отдельно, там, снаружи в коридоре? — спросил врач тихо.
Мама схватила отца за руку. Все поняли, что седой врач принес плохие новости.
Когда Копаны вернулись, мы узнали, что операция закончена и Дэви перевезли в отдельную палату. За состоянием здоровья Дэви ведется постоянное наблюдение. О том, что ждать дальше, можно будет сказать только утром. Отец Дэви поблагодарил всех за помощь и поддержку и сказал, что просит нас вернуться домой и поспать.
Бен с родителями оставался в больнице до десяти часов вечера, после чего все они уехали. Через полчаса домой отправились Вильсоны. Родственники Коланов тоже мало-помалу разъехались.
