Один пакет побольше, другой — поменьше: внутри них хранились тайны, дожидавшиеся назначенного часа.
Я сходил с ума от желания снять телефонную трубку и набрать номер сестер Гласс. В последний раз, когда подобная мысль пришла мне в голову, разыгралась трагедия. Однако я никогда не забывал о зеленом перышке и время от времени его разглядывал. Очнувшись от очередного кошмара с участием четырех негритянских девочек, я протер глаза и, протянув руку, не глядя, взял с ночного столика зеленое перышко, куда положил его еще с вечера. Я знал, что сегодня же это сделаю. Я не стану звонить сестрам Гласс. Я лично наведаюсь к ним в дом.
Оседлав Ракету, я покатил под украшенными к Рождеству гирляндами улицам Зефира к знакомому домику на Шентак-стрит. Нащупав в кармане перышко, я поднялся на крыльцо сестер Гласс и смело постучал в дверь.
Мне открыла мисс Гласс Голубая. Было еще довольно рано, едва минуло девять утра. На мисс Гласс Голубой красовался аквамариновый халат, на ногах у нее были стеганые синие вельветовые шлепанцы. Ее длинные, до пояса, светлые волосы были убраны в обычную высокую прическу, что она, очевидно, исполняла первым же делом. Я вспомнил картинки, которые видел в Маттерхорне. Увидев меня на пороге, мисс Гласс Голубая окинула незваного гостя спокойным взглядом сквозь свои очки в черной оправе, ее глаза казались равнодушными темными бездонными колодцами.
— А, Кори Мэкинсон, — безжизненно проговорила она. — Что привело тебя ко мне?
— Я могу войти к вам на минутку? Ваша сестра не возражает?
— Я в доме одна.
— Гм… Так могу я войти на минуточку?
— Я одна, — повторила мисс Гласс Голубая, и я заметил, как на ее глаза за стеклами очков навернулись слезы. Отвернувшись, она вошла в дом, оставив дверь открытой. Я вошел вслед за мисс Голубой в жилище, по-прежнему являвшее собою музей хрупкого и легко бьющегося искусства, которым я увидел его в вечер первого урока Бена. И тем не менее.., чего-то не хватало.
— Я одна, — в очередной раз сказала мисс Гласс Голубая, рухнув на кривоногий диван, и, уткнувшись лицом в сгиб локтя, закинутого на спинку, разрыдалась.
Чтобы сохранить тепло, я осторожно притворил дверь и вошел в гостиную.
— А где мисс Зел.., я хотел сказать, ваша сестра мисс Гласс?
— Нет больше мисс Гласс, — сквозь горестные рыдания ответила мисс Голубая.
— Ее нет дома? — не понял я.
— Нет, ее нет дома. Она сейчас.., только небесам известно, где она сейчас.
Мисс Голубая сняла очки, чтобы промокнуть слезы голубым батистовым платочком. Приглядевшись, я обнаружил, что без очков и с чуточку поникшей прической мисс Голубая выглядела совсем не такой.., устрашающей, по-моему, это было наиболее подходящим словом.
— Что случилось? — спросил с тревогой я.
— Что случилось? — повторила она. — А то, что мое сердце было вырвано у меня из груди, разбито и безжалостно растоптано. Просто растоптано и растоптано! Вот так!
По ее лицу заструились новые слезы.
— О Господи, я не могу об этом думать!
— Вас кто-то обидел?
— Обидел! Да меня просто предали! — воскликнула мисс Голубая. — И кто это сделал: моя плоть и кровь — кто бы мог подумать!
Взяв листок светло-зеленой бумаги с кофейного столика, мисс Голубая протянула его мне.
— Вот, сам прочитай!
Я послушно взял листок и приступил к чтению. Текст был написан салатово-зелеными чернилами тонким и каллиграфически аккуратным почерком. “Дорогая Соня, — начиналось письмо. — Можно ли противиться взаимному призыву двух сердец — конечно, нет; вот почему они обычно бросаются в объятия друг друга. Долее я не могу противиться собственному чувству. В моей душе бушует пожар страстей. Вот уже несколько недель я сгораю в этом недуге. Музыка всегда остается совершенной, дорогая сестра, даже если ноты выцветают. Любовь правит миром, и песнь ее разносится вечно. Я просто обязана отдать свою судьбу во власть этой сладчайшей и глубочайшей симфонии. Я должна отправиться с ним и надеюсь, что ты поймешь меня, Соня. У меня нет другого выбора, как только отдать ему всю себя, отдаться и душой, и телом. К тому времени, когда ты будешь читать это, мы должны будем уже…”
— Пожениться?
Должно быть, я это выкрикнул, потому что мисс Гласс Голубая подскочила на своем диване.
— Пожениться, — мрачно подтвердила она. “…должны будем пожениться, и я от души надеюсь, что ты сумеешь понять, что таким земным образом мы не просто претворяем в жизнь наши бренные мечты и желания, а исполняем волю Великого Маэстро. С любовью и наилучшими пожеланиями, твоя сестра Катарина”.
— Разве справедливо так со мной поступать, черт возьми? — спросила мисс Гласс Голубая. Ее нижняя губа вновь задрожала.
— И с кем же убежала ваша сестра? Мисс Голубая назвала мне имя, от звука которого ее хрупкое тело, казалось, сокрушалось ее больше.
— Вы хотите сказать, что ваша сестра вышла замуж.., за мистера Каткоута?
— За Оуэна, — пролепетала сквозь слезы мисс Голубая. — Мой милый Оуэн сбежал от меня с моей собственной сестрой.
Я не мог поверить своим ушам. Оказывается, мистер Каткоут не только сбежал с мисс Гласс Зеленая и женился на ней, но еще и крутил с другой мисс Гласс. До сих пор я был уверен, что в нем все еще сильна толика ковбоя с Дикого Запада, но, как к тому же оказалось, в нем сидит еще и удалой южанин, не менее дикий.
— Не кажется ли вам, леди, что мистер Каткоут для вас несколько староват? — спросил я мисс Голубую, осторожно положив записку рядом с ней на софу.
— В душе мистер Каткоут все так же юн и молод, — отозвалась она, и глаза ее подернула мечтательная поволока. — О Господи, как я тоскую по нему! Мне не хватает этого мужчины!
— Я хотел вас кое о чем спросить, — поторопился сказать я, прежде чем краны мисс Голубой открылись снова. — У вашей сестры был попугай?
Теперь мисс Голубая уставилась на меня так, будто у меня с головой было не в порядке.
— Попугай? — недоверчиво переспросила она.
— Совершенно верно, мэм. Насколько я знаю, у вас был синий попугай. Может, у вашей сестры был зеленый?
— Нет, у нее нет попугая, — резко отозвалась мисс Голубая. — Как ты можешь в такой момент спрашивать о таких мелочах! Я говорю тебе, что мое сердце разбито, а ты болтаешь о каких-то птицах!
— Прошу прощения. Я просто так спросил. Мне просто нужно было узнать.
Вздохнув, я обвел глазами комнату. Кое-что из безделушек и мелочовки со стеклянной этажерки исчезло. Я глубоко сомневался, что мисс Зеленая когда-нибудь вернется, и чувствовал, что и мисс Голубая это понимает. Птичка наконец выскользнула из клетки. Засунув правую руку в карман, я нащупал там зеленое перышко.
— Извините, что побеспокоил вас, — проговорил я, поворачиваясь к двери.
— Я осталась одна, совершенно одна, даже мой попугай и тот покинул меня. А ведь он был такой ласковый и внимательный, не то что…
— Да, мэм. Конечно, мэм. Мне так жаль.
— Не то что грязная жадная тварь, что принадлежала Катарине! — в ярости выкрикнула она. — Как я была слепа, ну почему я не разглядела в ней подлую предательницу! Все это время она плела козни вокруг моего милого дорогого Оуэна! Почему я не разглядела этого, почему?
— Стойте, подождите! — воскликнул я. — Вы ведь только что сказали, что у вашей сестры не было попугая?
— Я сказала не так, — упрямо отозвалась мисс Голубая, думая о своем. — Я сказала, что у нее нет попугая, больше нет. Когда он наконец издох, дьявол в аду перевернулся!
