Он был мрачен и отчужден во время ужина и затем почти сразу ушел вверх, в сторону их старого лагеря. Что-то было у него на уме, но она не остановила его и только заметила направление, в котором он скрылся. Теперь после дежурства она плотнее запахнула куртку и отправилась на его поиски, осторожно обходя камни и выворотни. Они вырастали из тумана и казались ей чудищами из сказок и детских сновидений, но Ольга совершенно не ощущала страха, потому что они были безобидны, в отличие от тех, что перекликались и постреливали на противоположном берегу.
Глава 26
Ольга нашла Таранцева неожиданно, по звяканью стекла о камень. Тихо подошла сзади и увидела, что он сидит с бутылкой в руке, смотрит на луну и тихо напевает какую-то незнакомую ей мелодию.
Бутылка была уже наполовину пуста, а напевая, он неимоверно фальшивил, но тем не менее продолжал выводить в звездную пустоту ночного неба:
Ольга положила ему руку на плечо, и он, нисколько не удивившись, повернулся к ней и протянул бутылку:
— Выпей, сейчас полезно выпить и забыть хоть ненадолго обо всем на свете. — Он говорил хрипло и слегка виновато, видно, все-таки стыдился своего состояния.
— Нет, Артем, спасибо. — Она села рядом. — У тебя порвана рубашка. Давай я ее зашью.
— Как это прекрасно! Милая женщина штопает в пещере у костра твою рубаху… Идиллия, да и только! — Артем вымученно рассмеялся.
Она кивнула на бутылку:
— Без этого сейчас не обойтись?
— Представь себе, не обойтись! — ответил он с вызовом и помахал в воздухе бутылкой. — В любое время не обойтись, но сейчас — в особенности. — Он хохотнул. — Пей, ешь, веселись, пока деньги завелись!.. Все равно все подохнем, не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, так какой резон оставаться трезвенником, скажи на милость, какой? — Он уставился на Ольгу осоловевшим взглядом и снова протянул бутылку. — Отпей-ка глоточек, уважь старину Таранцева.
Ольга быстро схватила бутылку и разбила о камни. Артем дернулся, будто хотел спасти бутылку, и сказал по-детски обиженно:
— Оля, ну зачет ты это сделала?
— Твоя фамилия не Синяев, — отрезала она сердито.
— Что ты об этом знаешь? — спросил он угрюмо. — Мы с Синяевым одного роду-племени, заклинатели зеленого змия. — Он принялся шарить рукой между камней: может, бутылка не разбилась, может, в ней хоть что-то осталось? Внезапно отдернул руку и выругался:
— Черт, я, кажется, порезался. — Артем нервно рассмеялся. — Смотри, у меня весь палец в крови.
Из пореза на пальце текла черная при лунном свете кровь.
— Ты — взрослый человек, а ведешь себя безответственно, как ребенок. Дай-ка сюда руку, — приказала Ольга и оторвала от края рубашки кусок материи для перевязки.
Артем расхохотался:
— Ну прямо классическая ситуация. Героиня бинтует раненого героя и делает почти все, что придумано авторами дешевых женских романов.
Жаль, что ты не в юбке, оторвала бы полоску от своей нижней рубашки. А я, как благородный человек, должен был скромно отвернуться, чтобы не видеть твои обнаженные ноги. Честно сказать, я очень хотел бы увидеть, что у тебя скрывается под джинсами. Подозреваю, что там и вправду красивые ноги. Это от занятий гимнастикой?
— Нет, подарок папы и мамы, — ответила Ольга холодно, продолжая бинтовать его палец.
Здоровой рукой он коснулся ее волос и тут же отдернул ладонь, словно обжегся. Посмотрел на склоненную темную женскую голову и тоскливо сказал:
— Вероятно, я действительно безответственный человек. Ну и что? За что мне нести ответственность? Пусть все провалится в тартарары, мне ни до чего нет дела! Нагими мы пришли в этот мир, нагими уйдем из него. А то, что лежит в середине, сплошная ерунда, чепуха, недостойная внимания!
— Ничего себе философия, — сказала она язвительно, не поднимая головы, — оказывается, у тебя отвратительная жизненная позиция, Таранцев, достаточно мерзкая и эгоистичная!
Он взял Ольгу за подбородок, приподнял ее лицо и заглянул в глаза:
— Интересно, что ты знаешь о жизни? Ты наверняка всю жизнь сидела за широкой спиной папы и мамы, потом — мужа… Ты — сладкая девочка со смазливым личиком, которая привыкла к красивым нарядам, уютной квартире, послушному мужу… Что ты знаешь о подлости, предательстве, лжи? И ты еще хочешь наставить меня на путь истинный?
— Я могу попытаться, — ответила она тихо и высвободила подбородок из его пальцев.
— Не надо, я не нуждаюсь ни в чьей жалости.
В этом мире все грызутся друг с другом. Не съешь тебя съедят, не убьешь — тебя убьют. Я не хочу, чтобы ты в конце концов возненавидела меня.
— Я в это не верю, — ответила она, — не все только грызутся. Есть еще и любовь, дружба…
Артем рассмеялся:
— Неужели? По-твоему, у нас взаимная любовь и крепкая дружба с теми сволочами, чей грузовик мы с тобой подожгли? Тогда, может, следует собрать свои вещички и разъехаться по домам? Ведь никто в нас не стреляет, никто не хочет нас убить.
Только вот лично у меня скоро уже крыша поедет от подобной дружбы или любви.
Ольга ничего не ответила. Артем обнял ее забинтованной рукой, а другой скользнул под рубаху и медленно повел ладонь вверх к груди. Она рывком освободилась от него и изо всей силы ударила по лицу. Артем отпрянул, а Ольга закричала, даже не пытаясь скрыть, что плачет:
— Ты — слабак! Ты — жалкий слюнтяй, Таранцев! Ты как раз из тех, кого убивают и едят! Тебе все время нужно утешение — в водке или в женщине, для тебя нет особой разницы. Ты — трус с мелкой, никчемной душонкой, и мне очень жаль, что я сейчас здесь и вижу, как ты мотаешь сопли на кулак, вместо того чтобы просто высморкаться!
— Господи, что ты знаешь обо мне? — проговорил он растерянно, в самое сердце уязвленный презрением, звучавшим в ее голосе. Но Артему это презрение было предпочтительнее, нежели жалость, которая, как он чувствовал, разъедает душу гораздо сильнее, чем даже ненависть. И нет ничего опаснее на свете, чем жалость к самому себе, потому что она убивает в человеке желание сопротивляться обстоятельствам…
— Кое-что знаю! — сказала Ольга с вызовом, прекратив плакать. — А то, что я знаю, мне не
