лошади. А нам все спокойнее будет. Случись что, с голоду не помрете.
– Ну, Матвей, ты мне беду накликаешь! – Саша с досадой посмотрела на мужика. – Давайте прощаться, а то за разговорами я до темноты не доберусь.
Она вышла на крыльцо. Солнце садилось в тучу, вся западная сторона неба от зенита до горизонта была охвачена гигантским заревом.
– Ох, не к добру это! – вздохнул староста, оглядев полыхавшие багрянцем облака. – Буря идет, Александра Васильевна, страшная! Не хотите оставаться, возьмите хотя бы кого-нибудь из мужиков в провожатые.
– Все, все, Матвей, прощай! Дня через три опять буду у вас, если погода не помешает! – Саша вскочила в седло и увидела притороченный к нему небольшой тючок. – А это что такое?
Матвей, сдвинув на лоб лисий треух, почесал в затылке.
– Да это все Дарья! Велела свою сибирку[36] вам отдать. Оденете, если, не дай Бог, замерзать будете. Она на овчине, теплая.
Саша махнула рукой. На споры уже не оставалось времени...
Первый порыв ветра застиг ее на опушке леса. От мощного толчка в спину она чуть не вылетела из седла. Но стоило ей заехать в лес, как напор ветра ослаб. Набежавшие тучи закрыли небо плотным непроницаемым пологом. Исчезли луна, звезды, лес стонал и корчился в судорогах. Несколько раз перед лошадью падали огромные деревья. Животное в испуге приседало на задние ноги, пятилось. Обломки сучьев несколько раз задевали Сашу, одна большая ветка ударила лошадь по крупу, и девушка едва удержалась в седле, когда животное метнулось в сторону.
Она давно уже потеряла всякую ориентацию и, ослабив поводья, доверилась лошади.
Через некоторое время лес кончился. Девушка выехала на огромный луг перед озером и поняла, что все испытания впереди. Настоящий ад творился на открытом пространстве. А ведь ей предстояло преодолеть не только этот луг, но и ледяной, ровный, как столешница, панцирь озера.
Саша пыталась направить лошадь в нужном направлении, но животное упорно разворачивалось боком, кружило на месте и не шло против ветра. Так можно было двигаться бесконечно. Ветер постоянно менялся, и девушка не успевала к этому приспособиться. Меховой капор и воротник короткого полушубка забило снегом. Лицо словно исполосовали плетью, а ледяной холод постепенно пробрался в сапожки, девушка почти не чувствовала пальцев на ногах. Вдобавок к этим неприятностям, она где-то обронила варежку, и тотчас же мороз вцепился в свою новую жертву.
На мгновение метель затихла, далеко впереди на другом берегу озера промелькнул призрачный отсвет – огни господского дома, до которого ей вряд ли удастся добраться.
Придется возвращаться в лес, находить сугроб поглубже и пробовать отсидеться в нем до утра. Возможно, тогда метель утихнет и ей удастся спастись.
Буря, собрав свою мощь, ударила в грудь девушки, она вскрикнула и скатилась с лошади. Животное, почувствовав свободу, рвануло в сторону. К счастью, Саша не выпустила поводья из рук, и лошадь протащила ее не менее полусотни саженей, пока не уткнулась в препятствие.
С трудом девушка поднялась на ноги. Намерзший снег превратился в лед и намертво сковал одежду. Саше удалось пробраться через глубокий сугроб и определить на ощупь, что перед ней деревянная стена. Ну, конечно, у нее совсем вылетело из головы, что поблизости находится хижина, которую они с мальчиками приспособили для отдыха во время прогулок вокруг озера.
Это было почти развалившееся убежище пастухов, пасущих здесь летом коров. Плотник из усадьбы за несколько дней заделал все дыры досками. Печник сложил небольшую печурку. Столяр сколотил две лавки и стол. И хижина стала одним из самых любимых укромных мест, где никто не мешал им заниматься множеством увлекательных дел, о которых Андрей и Илья прежде и мечтать не смели. Порой они на лыжах или коньках проводили меньше времени, чем у пышущей жаром печки: пекли картошку, поджаривали ломтики ветчины или окорока, заедая свежим, утром испеченным хлебом, и вели бесконечные разговоры о дальних странах, путешествиях... Да мало ли есть на свете тем, которые интересуют маленьких мальчиков с любопытными глазами, с восторгом воспринимающих бесконечные рассказы и сказки гувернантки. Саша как-то раз пообещала им, что только ослабнут морозы, отправиться сюда с ночевкой...
Это было невероятной удачей! Саша с трудом завела лошадь под навес. Здесь хранился приличный запас дров и сена, которое завезли на случай, если мальчики решат вместе с гувернанткой отправиться на верховую прогулку.
В полнейшей темноте девушка надергала из полузасыпанной снегом копны охапку сена для лошади и отправилась в обратное путешествие, хватаясь руками за стену.
Дверь почти до половины была засыпана снегом. Пришлось отбрасывать его руками и ногами. Саша окончательно перестала ощущать пальцы на руке, с которой потеряла рукавичку. Наконец дверь с трудом поддалась. Добравшись в темноте до печи, пошарила на загнетке и нашла свечи; тут же хранилась щепа для растопки и коробочка с серными спичками.
Слабый огонек затеплился в глиняном каганце, и только теперь Саша с облегчением вздохнула. Запаса дров в подпечье должно хватить до утра, и она сможет даже вскипятить себе чай и поужинать оказавшимися так кстати припасами.
Но они остались притороченными к седлу, и Саше пришлось вновь выходить наружу. Но теперь она обрела утерянную было твердость духа, поэтому весь путь до навеса и обратно показался ей уже не таким бесконечным, как в первый раз.
Вскоре огонек побежал по поленьям, в котелке закипела вода из растопленного снега. В хижине сразу стало теплее, и Саша развесила промокшую одежду поближе к плите. Оставшись в нижней сорочке, девушка развернула тючок с сибиркой, придвинула лавку поближе к печке и, закутавшись в шубейку, вытянула ноги навстречу ласковому теплу.
Пока все складывалось удачно, дров было достаточно, а припасов хватит на несколько дней.
Сашу тем не менее охватило беспокойство. Она представила Серафиму, сходящую с ума от тревоги, переполошившуюся няньку. И мальчики, вероятно, еще не спят... Интересно, приехал ли князь и знает ли он, что гувернантка не вернулась до метели в дом? И если знает, изменилось ли хоть немного выражение его глаз?..
Саша почувствовала, что сейчас заплачет, прошло три дня с той самой ночи. Три дня отчаяния. Три дня потерянных надежд... Князь почти не выходил из кабинета. Как прежде, обедал там, но ночевать уходил в свою спальню.
В доме почти ничего не изменилось. Полина Дизендорф по-прежнему одна или в сопровождении кузена гуляла по заснеженным дорожкам парка. Кирдягин с тоскующим взором исподтишка следил за Серафимой или слонялся возле кухни в надежде что-нибудь перехватить до обеда.
Вечерами князь спускался в гостиную, молча сидел в кресле, слушая, как Полина низким грудным голосом поет романсы. Голос у нее был приятный, романсов она знала превеликое множество, их вполне должно хватить до Рождества. Часов в десять вечера Адашев, предложив баронессе руку, провожал ее до спальни, целовал ей ручку, учтиво желал спокойной ночи и возвращался в свой кабинет.
Как поведала Серафиме горничная баронессы Дуняша, та рвала и метала, проклиная князя за холодность и нежелание перейти к более близким отношениям. Узнать что-то еще от этой запуганной девушки не удавалось. Серафиме стало известно лишь то, что Верменич тоже приставал к Дуняше и даже обещал ей подарить полушалок, если она расскажет о былой жизни баронессы Дизендорф.
При встрече с гувернанткой вдова делала вид, что не замечает ее, и только поджатые губы и багровые пятна на щеках выдавали, с каким трудом она сдерживается. По сведениям все того же секретного агента, Дуняши, его светлость просил оставить мадемуазель Александру в покое и не выяснять отношений с детьми...
Саша старалась не встречаться с князем, возможно, и он избегал ее. Обедала она вместе с мальчиками и Серафимой в детской. Иногда к ним присоединялась Агафья. Александра томилась в неведении о намерениях князя в отношении баронессы. Судя по всему, они остались прежними. Для себя Саша твердо решила дождаться Рождества, а после праздников попросить у Адашева расчет.
Ее затея провалилась. Если Саша кого-то и наказала, то только себя. Одинокая жизнь вдали от любимого станет пыткой. От одних воспоминаний о его поцелуях до сих пор горят ее губы...
Саша встала, чтобы подбросить дров. На душе становилось все тревожнее, будто сквозь бурю и
