Во-первых, как материалист, я не могу даже на йоту предположить, что в этой моей способности есть хоть крупица чего-то непознаваемого, чего-то сверхъестественного.
Во-вторых, я убежден, что это свойство со временем найдет свое материалистическое объяснение. Кстати, два приведенных мною случая могут быть объяснены особым проявлением телепатических способностей. Возможно, как раз в тот миг, когда я смотрел на карточку брата женщины, пришедшей ко мне, он писал своей сестре письмо и высчитывал, что только через тринадцать дней она его получит. Эту мысль его и 'принял' тогда мой мозг... Точно так же, где-то в высших инстанциях в те часы, когда я сидел в редакции газеты, решался вопрос о назначении Иванова... А я 'услышал' об этом и сообщил журналистам.
Но в эту гипотезу не ложатся, вижу сам, многие другие факты. Кстати, мне довелось предвосхищать и большие общественные события.
В 1937 году, т. е. еще до начала второй мировой войны, я публично заявил, что Гитлер сломает себе шею на Востоке. Это было сделано в присутствии сотен людей в одном из варшавских театров. Мое заявление на первых полосах аншлагами дали польские газеты. Именно из-за него Гитлер объявил большое вознаграждение за мою голову.
Лучше всего я чувствую судьбу человека, которого встречаю первый раз в жизни. Или даже которого не вижу совсем, только держу какой-либо принадлежащий ему предмет, а рядом думает о нем его родственник или близкий человек.
Рассказанный мною эпизод о польском эмигранте относится именно к числу таких случаев: я держал в руке его карточку, а рядом сидела и думала его сестра... Перебирая в памяти сотни подобных случаев, я не могу не остановиться на единственном ошибочном. Впрочем, не совсем ошибочном...
Дело было опять-таки еще в Польше. Ко мне пришла совсем немолодая женщина. Седые волосы. Усталое доброе лицо. Села передо мной и заплакала...
— Сын... Два месяца ни слуху ни духу... Что с ним?
— Дайте мне его фото, какой-нибудь предмет его... Может быть, у вас есть его письма?
Женщина достала синий казенный конверт, протянула мне. Я извлек из него написанный листок бумаги с пятнами расплывшихся чернил. Видно, много слез пролила за последние два месяца любящая мать над этим листком линованной бумаги.
Мне вовсе не обязательно в таких случаях читать, но все же я прочитал обращение. 'Дорогая мама!..' и конец 'твой сын Владик'. Сосредоточился. И вижу, убежденно вижу, что человек, написавший эти страницы, мертв... Оборачиваюсь к женщине:
— Пани, будьте тверды... Будьте мужественны... У вас много еще дела в жизни... Вспомните о своей дочери. Она ждет ребенка — вашего внука. Ведь она без вас не сумеет вырастить его...
Всеми силами постарался отвлечь ее от заданного вопроса о сыне. Но разве обманешь материнское сердце? В общем наконец я сказал:
— Умер Владик...
Женщина поверила сразу... Только через полчаса ушла она от меня, сжимая в руке мокрый от слез платок...
Я было забыл уже об этом случае: в день со мной разговаривали, просили моей помощи, советовались три-четыре человека. И в этом калейдоскопе лиц затерялось усталое доброе лицо, тоскующие глаза матери, потерявшей сына... И конечно же сейчас я не смог бы вспомнить о ней, если бы не продолжение этой истории...
Месяца через полтора получаю телеграмму: 'Срочно приезжайте'. Меня вызывают в тот город, где я был совсем недавно.
Приезжаю с первым поездом. Выхожу из вагона — на вокзале толпа. Только ни приветствий, ни цветов, ни улыбок — серьезные, неприветливые лица. Выходит молодой мужчина:
— Вы и есть Мессинг?
— Да, Мессинг это я...
— Шарлатан Мессинг, думаю, не ожидает от нас доброго приема?..
— Почему я шарлатан? Я никогда никого не обманул, не обидел...
— Но вы похоронили живого!..
— Я не могильщик...
— И чуть-чуть не загнали в гроб вот эту женщину... Мою бедную мать...
Смутно припоминаю ее лицо, виденное мной. Спрашиваю:
— Все-таки кого же я заживо похоронил?
— Меня! — отвечает молодой мужчина. Пошли разбираться, как это всегда в таких случаях было в еврейских местечках, в дом к раввину. Там я вспомнил всю историю.
— Дайте мне, — прошу женщину, — то письмо, что вы мне тогда показывали.
Раскрывает сумочку, достает. В том же синем конверте, только пятен от слез прибавилось. По моей вине лились эти бесценные слезы! Смотрю я на страницы с расплывшимися чернилами — и еще раз прихожу к убеждению: умер человек, написавший это письмо, умер человек, подписавшийся 'твой сын Владик'... Но тогда кто же этот молодой мужчина?
— Вас зовут Владик?
— Да, Владислав...
— Вы собственноручно написали это письмо?
— Нет... Для меня это 'нет', как вспышка молнии, озаряющая мир.
— А кто его написал?
— Мой друг. Под мою диктовку... У меня болела рука... Мы с ним вместе лежали в больнице.
— Ясно... Ваш друг умер?..
— Да. Умер. Совершенно неожиданно. Он был совсем нетяжело болен...
Обращаюсь к женщине:
— Пани, простите мне те слезы, что вы пролили после нашей встречи... Но ведь нельзя знать все сразу... Вы мне дали это письмо и сказали, что его написал ваш сын. Я вижу обращение 'мама', подпись 'твой сын'... И вижу, что рука, написавшая эти слова, — мертва... Вот почему я и сказал, что сын ваш умер.
...Так подробно со всеми деталями рассказал я эту историю потому, что, может быть, ее странные события помогут человеку, который, возможно, будет расшифровывать таинственные сегодня, но абсолютно материальные основы этого необычного свойства, о котором я рассказал. Я убежден, что неизвестный пока механизм этого явления будет изучен и когда-нибудь понят.
Мой чисто интуитивный метод не ясен ни мне, ни кому-нибудь другому. Но я убежден, что этот 'метод', 'способ' — называйте его как хотите — имеет материальную базу, материальный действенный механизм.
Кстати, этим даром владею не только я. В истории записаны, если покопаться в хрониках, в дневниках, в мемуарах, тысячи совершенно неожиданных и с поразительной точностью сбывшихся предчувствий — интуитивных предвидений.
Это случилось в конце XVIII столетия. Три молодых артиллерийских офицера зашли к парижской предсказательнице. Она равнодушно говорит чепуху одному офицеру, второму... И вдруг... И вдруг она встает на колени перед третьим — низкорослым, живым, почти мальчиком:
— Передо мной — будущий император Франции! — говорит она взволнованно. — Это — удивительнейший день моей жизни!..
Уже став императором, Наполеон Бонапарт отдал распоряжение отыскать предсказательницу. И снова она предсказывает императору его будущее, на сей раз — смерть в изгнании... на одиноком острове в океане.
Этот случай рассказывается во всех без исключения французских биографиях знаменитого полководца.
...К петербургской предсказательнице зашли несколько молодых людей. Среди них был и человек, перед которым я преклоняюсь. Меня пленяет в нем не только удивительная сила его поэтического гения...
