доброй полусотни самых хороших домов! Да еще вот такой нюанс: упомянутых киноактрис, разумеется, никому не пришло в голову заподозрить в том, что они переспали с Диором ради злополучных своих туалетов, — а тут!..
Мы полагаем, что эти события заняли немалое время, к тому же были ведь и перерывы, паузы, так что на все про все следует отвести года три-четыре, а пожалуй, даже пять лет. То у одной, то у другой лицо покрывалось бледностью при виде все новых и новых железных браслетов: «Ну-ну! Этакое дерьмо!.. Могла ли я думать?..» (Слова «этакое дерьмо» — мы-то понимаем, не правда ли? — хотя и завуалированно, относились, по существу, к Прометею. Было бы роковым заблуждением считать столь решительное высказывание косвенной самокритикой!) То там, то здесь на Пелопоннесе вспыхивали скандалы, то там, то здесь начинала вдруг яриться и безумствовать какая-нибудь напористая дама, почитающая себя несравненной красавицей, достойной совершенно особой судьбы. И она проклинала имя Прометея, проклинала тот час, когда Геракл освободил его, час, когда бог появился в Микенах.
— А вы, дурачье, еще такой тарарам, такое торжество устроили в его честь! И ты туда же!
В конце концов, на кого и обратить бедной женщине свой гнев, как не на собственного мужа! «Ты же мямля, ты всегда и все стерпишь, твою жену оскорбляют все кому не лень!»
А муж-то ее тоже не мелкая сошка, вот что надобно помнить!..
Что же до любви истинной… Да, нужно ведь и ее принять во внимание, пусть хотя бы как слабенькую гипотезу. Скромный и нежный цветок, возросший в каком-нибудь захолустном поместье, пристанище во время многодневной охоты, мог, разумеется, привлечь взгляд Прометея — равно как и нарядная рабыня, разносящая напитки в светском собрании, в перерывах между спортивными состязаниями, или как, скажем, простодушная и мечтательная горожаночка с той же улицы, где проживал Кузнец: такая дева, заметив благосклонность бога, была бы потрясена до глубины души и, стыдливо краснея, так трогательно не верила бы очевидному и так была бы счастлива, что это неминуемо имело бы чувственные последствия. О, не хватало еще, чтобы высокий Олимп подстроил и это! Тут уж микенские дамы заговорили бы иначе. Судьба несчастной девчушки, во всяком случае, была бы предрешена. Вспомним: кровавые обычаи только-только начинали выходить из моды — то есть их еще нетрудно было бы и возродить. Я знаю аналогичный случай, происшедший в знакомом мне кругу. Некий — не бог, но что-то вроде — холостой инженер довольно долго колебался между директрисой будапештской бельевой фабрики и мастером одной из поточных линий, работавшей под ее началом (не между придворной львицей и простой горожаночкой!). Так продолжалось с полгода, пока и директриса и мастер поняли, чем вызваны хронические колебания желанного для обеих жениха. Случилось это уже несколько лет назад, но мастер фабрики так и осталась с той поры белошвейкой-частницей. О чем, кстати сказать, нимало не сожалеет. Что, однако же, больше говорит о высоком гуманизме нашего развитого социалистического общества, нежели об отсутствии желания уничтожить врагиню свою у директрисы, когда она приняла «волевое» решение: «Чтобы духу ее здесь не было!»
Увы, как ни смотрю, как ни верчу я эту тему и так и этак, словно калейдоскоп, — все известные нам факторы, а также неизвестные, но вполне вероятные отношения неизменно складываются в траурный рисунок. И я не вижу даже самой малой возможности для Прометея обрести хоть немного счастья, не говоря уж об удаче, благодаря женщинам, благодаря их — можем выразиться и так, поскольку речь идет о боге, — особо пылкому религиозному чувству. Между тем обыкновенный мужчина — и чем обыкновенней, тем вернее, — обязательно извлек бы из всего этого пользу.
Прометей подорвал свой престиж бога в глазах мужчин, ведь между теми, кто приникает к одному и тому же источнику, неминуемо устанавливается некое фамильярное равенство. А оскорбленные женщины делали все возможное, чтобы оскорбились и их мужья!
Итак, микенские господа увидели: Прометей легкомысленно и, можно сказать, компрометирующим город образом расшвыривает то единственное, что в конечном счете составляет его собственную осязаемую «позитивную» ценность; тогда они сразу осмелели и изыскали такой способ изъятия железной цепи, чтобы и бога не оскорбить пуще необходимого, и противу закона гостеприимства не погрешить. Никто не потребовал от Прометея: «Остальное извольте тотчас представить в казну!» — о нет! Ему заказали различную храмовую утварь, большие и малые ритуальные предметы, и, конечно же, не иначе как в память и в честь счастливого освобождения титана, в знак вящей их радости, что он живет в одном с ними городе! Тонко, не правда ли? Воспользовавшись нынешней терминологией, я бы сказал: они учредили орден Великого Огнедарителя, или Микенский орден Великого Бога-Огнедарителя, и попросили Прометея любезно выковать соответствующие побрякушки первой, второй, пятой и так далее степени. Разумеется, из единственно подходящего для этой цели материала. Все это представляется весьма вероятным: ведь только так они могли, не нанося обиды, выманить драгоценный металл у скомпрометировавшего себя бога, — действуя уже не через жен своих, что все же чревато неприятностями, а прямо, но с тем, однако, чтобы драгоценность так или иначе осталась в семье.
Очень вероятно, что именно в это время (а не сразу по прибытии в Микены) получил и Прометей собственными руками изготовленный перстень с обломком кавказской скалы — как орден Великого Огнедарителя третьей степени. (Первая степень, надо думать, полагалась мужам, облеченным верховной государственной властью, да и на вторую могли рассчитывать только активные зевсисты, находившиеся на самых ответственных постах.)
Тех, кто желает в моих гипотезах видеть лишь игру фантазии, прошу обратить внимание на следующее: даже если бы я решился безответственно фантазировать на столь серьезную тему, игре этой преградил бы путь, свел бы ее почти на нет ряд строго бесспорных закономерностей!
Ибо, повторяю еще и еще раз:
Освобожденного Прометея человечество забыло. И это не просто забывчивость!
Следовательно, освобожденный Прометей не совершил, по-видимому, ничего исключительного, хорошего или дурного, что как-то выделялось бы из обыденного. Ничего такого, чего не помнить нельзя.
Далее: освобожденный Прометей, помимо вещей обыденных, совершал, напротив, такие вещи — либо с ним происходили такие вещи, — которые человечество склонно предавать забвению, забывает охотно и с психологической точки зрения даже неизбежно.
Вот это оно и есть. То, о чем не только не помнят, но что хотят забыть — женщины, мужчины, все решительно, и чем скорее, тем лучше.
Поверьте, с присущей мне, в меня въевшейся строго научной педантичностью я неутомимо рассмотрел, одну за другой, все без исключения возможности, которые хоть как-то могли идти в расчет. И теперь со спокойной совестью говорю: пока кто-то еще, действуя в строго очерченных границах имеющихся фактов, существующих закономерностей и необходимостей, не выдвинет новые гипотезы, посрамляющие мою (в чем я весьма сомневаюсь), до тех пор мы должны принять за истину полученные мною результаты.
И напоследок еще немного мифо-гео-историко-архео-этно-социо-психо-филологии
В первой песне «Илиады», если не ошибаюсь, Нестор перечисляет давних своих друзей и боевых товарищей — и все они, как на подбор, первоклассные герои, выдающиеся мифологические фигуры. Уже в этой своей «выходной арии» Нестор показывает себя несравненным хвастуном. В списке его фигурируют, например, Тесей и Пиритой. Конечно, он мог с ними встречаться, мог при случае — чего не бывает! — пригласить их к себе, повести в окрестные леса поохотиться либо к заливу порыбачить. Но это не выходило за рамки заурядного шапочного знакомства, быть друзьями-соратниками они никак не могли; в цикле легенд о Тесее — Пиритое я не обнаружил даже намека, чтобы и Нестор участвовал в какой-нибудь их геройской — тогда-то еще, скорей, хулиганской — вылазке…
Получается что-то вроде того, как, скажем, в наши дни я знакомлюсь где-нибудь в доме отдыха, к примеру, с товарищем Кишем[44]. В течение первых же нескольких минут, во всяком случае двух-трех часов, я узнаю, сколько и каких именно высокопоставленных персон числит он в своем родстве, с какими знаменитыми и выдающимися людьми дружит, с кем из них учился в
