нанял. Судя по всему, он должен был вместе со своими людьми застигнуть врасплох участников важной встречи в «пещере Фола». Главная цель, очевидно, была уничтожить Геракла, ведь немного позже Несс — при содействии несчастной Деяниры — и в самом деле привел в исполнение смертный приговор Гераклу.
Рискну заметить, что и упомянутый выше обмен «смерть — на бессмертие», пожалуй, не без основания попал в нашу историю. Мотив сам по себе не кажется полностью выдуманным. Прометей, надо думать, испробовал все для спасения Хирона. Быть может, применил обычное. в случаях тяжелого отравления переливание крови. То есть влил Хирону кровь — обыкновенную человеческую кровь!
(Возможно и другое. Прометей просто-напросто был ранен в битве, и из его раны вместо ихора, жидкости, текущей, как известно, по жилам богов, показалась обыкновенная кровь. Этому нетрудно поверить, ведь Прометей уже несколько лет вкушал людскую пищу, ел хлеб и пил вино, что, насколько мы знаем, богу как-то и не следовало бы, — короче говоря, теперь ихор заменился в нем кровью. Два независимых друг от друга, но совпавших по времени события — смерть царя кентавров и очевидный признак, обнаруживший смертность Прометея, — легенда худо-бедно связала воедино, позднее какой- нибудь мифограф с ученой важностью примешал сюда взятое «с потолка» бессмертие Хирона и тем окончательно все запутал.)
Как бы то ни было, это последнее, хотя и весьма туманное свидетельство о пребывании Прометея в Элладе. И в то же время намек, пусть нечеткий и противоречивый, — намек на то, что он смертен.
(Нет, все-таки не могу удержаться, чтобы не вставить: Хирон, едва успел умереть, тут же обратился в созвездие, и не в какое-нибудь второсортное: Кентавра. Говорю об этом лишь потому, что Прометею, как я отмечал уже в предисловии, не досталось ни созвездия, ни звезды, ни хотя бы малой, видимой простым глазом планеты!)
Потянем же ниточку там, где нам сподручнее: начнем с Геракла. И на некоторое время забудем легенду — ведь и легенда забыла многое. Попробуем восстановить, «вспомнить» былое, пользуясь доступными нам останками, обломками реальной истины.
Главный вопрос, на который еще нужно получить ответ: почему Геракл, совершив свои двенадцать подвигов, покинул Пелопоннес, почти бежал, во главе крохотного аркадского войска? По трезвом рассуждении — и логике сказки — именно тогда ему полагалось бы получить какое-то вознаграждение, затем царствовать в мире и славе либо уйти на покой и «до самой смерти жить-поживать припеваючи».
Почему порвал он с Микенами, которым всю свою жизнь самоотверженно служил верой и правдой? Да, речь идет именно о разрыве. Это подтверждается обстоятельствами его ухода. А также со всей очевидностью тем, что оставшиеся ему годы жизни он провел в средней и северной Греции, в новых, можно сказать, совсем неприметных по сравнению с прежними походах и вылазках местного значения.
Быть может, его обманули при расплате?
Такой вопрос можно поставить лишь смеха ради. В ходе своих приключений и подвигов Геракл мог бы, как я уже говорил, составить себе несметное богатство. Если бы богатство его интересовало. Взять хотя бы только Египет с его политикой brain drain: неужто Египет не пытался заполучить для себя этого выдающегося политического деятеля и полководца? Который, между прочим, и народу египетскому так полюбился, что остался предметом религиозного культа на многие столетия?! Чужеземец Геракл — в кичливом Египте! Неужто не соблазняли его землями поболее дорийского царства, состоянием, высоким саном и властью? Да еще доказывали, быть может, что в Египте и из Египта он сможет успешнее служить зевсистской своей миссии, осуществлять идейную и политическую свою программу. Вот то-то и оно!
Да и Пелопиды, по-моему, ничего не желали так пылко, как «расплатиться» с Гераклом — деньгами, чинами, некоторой властью.
Так что это предположение нужно отбросить, как и другое — будто бы спор в Микенах разыгрался вокруг престолонаследования. У Геракла были сотни случаев захватить верховную власть силой. А он не только не сделал этого, но вся его деятельность поначалу служила как раз укреплению позиций Эврисфея.
Так, может быть, его оскорбили? Возможно. Однако такое случалось и раньше, но Геракл, как это ни поразительно, никогда не противопоставлял своего самолюбия Микенам. Стирал грязь и продолжал служить.
Нет, нет, если мы хотим как-то продвинуться вперед, нужно во что бы то ни стало нащупать главный нерв всей этой структуры. Ради чего жил Геракл, ради чего всю жизнь, не ведая устали, служил Микенам, какова была его программа?
Мы это уже знаем: он хотел создать современную, гуманную и универсальную идеологию на основе зевсизма, установить мир и безопасность в Средиземноморье; сделать безопасными дороги, сухопутные и морские; добиться справедливого и равномерного статута в портах; в рамках же мирного Средиземноморья хотел единства греков своих, хотел, чтобы они трудились усердно, на социально-техническом уровне современного мира, чтобы включились в разветвленную сеть мировой торговли, заняли, соответственно своим способностям, достойное место в мирном соревновании с другими народами. Это благоденствие было, пользуясь нынешней терминологией, программой патриота и интернационалиста. (Той программой, которую, кстати, осуществили столетия спустя «истинные» греки и благодаря которой они вписали свое имя огромными сверкающими буквами в летопись человечества.)
Гераклу пришлось нелегко. Я не стану перечислять его подвиги. Ему, как мы видели, пришлось нелегко уже в войне с амазонками. Я воспроизвел этот эпизод лишь вкратце, не рассматривая по порядку все переговоры и посреднические операции Геракла в Малой Азии, а также — поскольку в те времена это был один из способов разрешения конфликтов — его поединки; не собирался я, наконец, и резюмировать относящуюся сюда часть легенд из цикла о Геракле, которые любезному Читателю известны, во всяком случае, так же, как мне. Эти легенды становятся на диво немногословными при описании двух последних его подвигов — великих морских переходов. Впрочем, навряд ли удалось микенцам разузнать о них подробно, ведь конфликт разразился сразу же. Во всяком случае, очевидно, что эти два трехгодичных путешествия — вдоль берегов Италии, Галлии, Испании, по Океану вверх до Британии, быть может, даже до Северного моря, и затем (второе) от Мавритании до Египта или Палестины — были труднее всех прежних. Героям тяжко пришлось и физически, они испытали много лишений, а тут еще бесчисленные дипломатические переговоры, сопряженные с постоянной психической перегрузкой! Всех подробностей мы, повторяю, не знаем — известно только одно: оба невероятно трудных, заранее, казалось, обреченных на провал замысла Геракл выполнил с честью.
И что же нашел он в Микенах по возвращении?
Ответ на это дают исторические факты.
Микены прочно главенствовали на всем Пелопоннесе. Ну что ж, и Геракл хотел этого.
В Микенах объявили национальной классикой раздутую и все раздуваемую легенду об Ио: у Священной Коровы становилось все больше сыновей, дочерей и внуков, решительно все города подлунного мира были основаны, оказывается, роднею Пелопа. Об этом вопила нищая детвора у городских ворот, эта тема открывала двери Академии. Геракла бесит подобное тупоумие в культурной политике — ведь какая тенденциозная глупость, и, увы, не единственная! А он даже сказать ничего не может: ему смеются в глаза, он-то, мол, и сам потомок Ио!
Микены распространили «зону» своего политического влияния на весь окружающий островной мир — от Итаки через Крит до Родоса, Лесбоса, Лемноса. Но и это бы еще не беда — все это, по существу, греческие, или хотя бы по происхождению греческие, союзнические территории. Однако завладение портами Родоса, Лесбоса и Лемноса, вовлечение именно этих островов в перевозки форсируемого Атреем оснащения армии, присутствие возрожденного микенского флота, пусть даже чисто символическое, в непосредственной близости — взглянем на карту! — от малоазийских берегов представляет серьезную угрозу интересам пунийцев, хеттов и, косвенно, Египта, но прежде всего и самым непосредственным образом затрагивает интересы Трои. Если, конечно, одновременно не возобновлен и прежний договор о мореплавании.
Но мы знаем: этот договор не был возобновлен.
И наконец, самое тяжкое: мы знаем, что микенский флот, чуя за собой уже грозную и
