чего не собирался говорить.
— Простите великодушно, Скарлетт. Я.., я намекал, что ваш муж — не джентльмен, а сам сейчас наговорил такое, что меня тоже джентльменом не назовешь. Никто не имеет права принижать мужа перед женой. Мне нет оправдания, кроме.., кроме… — Он запнулся, лицо его исказилось. Она ждала, затаив дыхание. — У меня вообще нет оправданий.
Бешеная работа шла в мозгу Скарлетт, пока она ехала в карете домой. Вообще нет оправданий, кроме — кроме того, что он любит ее! И мысль, что она спит в объятиях Ретта, вызывает в нем такую ярость, на какую она не считала его способным. Что ж, она может это понять. Если бы не сознание, что его отношения с Мелани волею судеб сводятся к отношениям брата и сестры, она сама жила бы как в аду. Значит, объятия Ретта огрубили ее, сделали более жесткой! Что ж, раз Эшли так считает, она вполне может обойтись без этих объятий. И она подумала, как это будет сладостно и романтично, если оба они с Эшли решат блюсти физическую верность друг другу, хотя каждый и связан супружескими узами с другим человеком. Эта идея завладела ее воображением и пришлась ей по душе. Да к тому же была тут и практическая сторона. Ведь это значит, что ей не придется больше рожать.
Когда Скарлетт приехала домой и отпустила карету, восторженное состояние, овладевшее ею после слов Эшли, начало испаряться, стоило ей представить себе, как она скажет Ретту, что хочет иметь отдельную спальню — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это будет нелегко. Да и как она скажет Эшли, что не допускает больше до себя Ретта, потому что он, Эшли, так пожелал? Кому нужна такая жертва, если никто не знает о ней? До чего же это тяжкое бремя — скромность и деликатность! Если бы только она могла говорить с Эшли так же откровенно, как с Реттом! А, да ладно. Найдет она способ намекнуть Эшли на истинное положение вещей.
Она поднялась но лестнице и, открыв дверь в детскую, обнаружила Ретта — он сидел у колыбельки Понни, держа Эллу на коленях, а Уэйд стоял рядом и показывал ему свои сокровища, спрятанные в карманах. Какое счастье, что Ретт любит детей и так ими занимается! Есть ведь отчимы, которые терпеть не могут детей от предыдущих браков. — Я хочу поговорить с тобой, — сказала Скарлетт и прошла в их спальню. Лучше покончить с этим сразу, пока она полна решимости не иметь больше детей и любовь Эшли придает ей силы для разговора.
— Ретт, — без всяких предисловий начала она, как только он закрыл за собой дверь спальни, — я не хочу иметь больше детей, это решено.
Если его и поразило ее неожиданное заявление, то он и виду не подал. Он не спеша подошел к креслу и, опустившись в него, откинулся на спинка.
— Я ведь уже говорил тебе, моя кошечка, еще прежде чем родилась Ионии, что мне безразлично, будет у нас один ребенок или двадцать.
Ловко он уходит от главного, как будто появление детей не имеет никакого отношения к тому, что тому предшествует.
По-моему, троих вполне достаточно. Я вовсе не намерена каждый год носить по ребенку.
Три мне кажется вполне подходящим числом.
— Ты прекрасно понимаешь, — начала было она и покраснела от смущения. — Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю. А ты сознаешь, что я могу подать на развод, если ты откажешься выполнять свои супружеские обязанности?
— У тебя хватит низости придумать такое! — воскликнула она, раздосадованная тем, что все идет не так, как она наметила. — Да если бы в тебе было хоть немного благородства, ты бы.., ты бы вел себя, как… Ну, словом, посмотри на Эшли Уилкса. Мелани ведь не может иметь детей, и он…
— Образцовый джентльмен чик, этот Эшли, — докончил за нее Ретт, и в глазах его появился странный блеск. — Прошу, продолжай свою речь.
Скарлетт поперхнулась, ибо речь ее была окончена и ей нечего было больше сказать. Теперь она поняла, сколь глупо было надеяться, что она сумеет по-доброму договориться о столь сложном деле, особенно с таким эгоистичным мерзавцем, как Ретт.
— Ты сегодня ездила на свой лесной склад, да?
— А какое это имеет отношение к нашему разговору?
— Ты ведь любишь собак, Скарлетт? Что ты предпочитаешь — чтобы собака лежала на сене или находилась при тебе?
Намек не дошел до ее сознания, захлестнутого яростью и разочарованием.
Ретт легко вскочил на ноги, подошел к ней и, взяв за подбородок, рывком поднял ее голову.
— Какое же ты дитя! У тебя было трое мужей, но ты до сих пор не знаешь мужской природы. Ты, видимо, считаешь мужчину кем-то вроде старухи, перешагнувшей возрастной рубеж.
Он игриво ущипнул ее за подбородок и убрал руку. Подняв черную бровь, он долго холодно смотрел на жену.
— Пойми вот что, Скарлетт. Если бы ты и твоя постель все еще представляла для меня интерес, никакие замки и никакие уговоры не удержали бы меня. И мне не было бы стыдно, так как мы с тобой заключили сделку — сделку, которой я верен и которую ты сейчас нарушаешь. Что ж, спи одна в своей девственной постельке, прелесть моя.
— Ты что же, хочешь сказать… — возмутилась Скарлетт, — что тебе безразлично.
— Я ведь надоел тебе, да? Ну, так мужчинам женщины надоедают куда быстрее. Будь святошей, Скарлетт. Огорчаться по этому поводу я не стану. Мне все равно. — Он с усмешкой пожал плечами. — По счастью, в мире полно постелей, а в постелях хватает женщин.
— Ты хочешь сказать, что готов дойти до…
— Дорогая моя невинность! Конечно. Удивительно уже то, что я воздерживался от этого так долго. Я никогда не считал супружескую верность добродетелью.
— Я на ночь буду запирать свою дверь!
— К чему утруждать себя? Если я захочу тебя, никакой замок меня не удержит.
Он повернулся с таким видом, точно считал разговор оконченным, и вышел ил комнаты. Скарлетт слышала, как он вошел в детскую, где дети бурно приветствовали его. Она села. Вот она и добилась своего. Этого хотела она, и этого хотел Эшли. Но она не чувствовала себя счастливой. Гордость ее была задета: ее оскорбляла самая мысль, что Ретт отнесся так легко к ее словам, что он вовсе не жаждет обладать ею, что он ее равняет с другими женщинами в других постелях.
Ей очень хотелось придумать какой-то способ деликатно намекнуть Эшли, что она и Ретт физически больше не муж и жена. Но Скарлетт понимала, что это невозможно. Она заварила какую-то чудовищную кашу и уже отчасти жалела о своих словах. Ей будет недоставать долгих забавных разговоров с Реттом в постели, когда кончик его сигары светился в темноте. Ей будет недоставать его объятий, когда она пробуждалась в ужасе от кошмарных снов, а ей ведь не раз снилось, что она бежит сквозь холодный густой туман. Внезапно почувствовав себя глубоко несчастной, она уткнулась головой в подлокотник кресла и расплакалась.
Глава 52
Как-то раз дождливым днем, когда Бонни только что исполнился годик, Уэйд уныло бродил по гостиной, время от времени подходя к окошку и прижимаясь носом к стеклу, исполосованному дождем. Мальчик был худенький, хрупкий, маленький для своих восьми лет, застенчивый и тихий — рта не раскроет, пока его не спросят. Ему было скучно, и он явно не знал, чем заняться, ибо Элла возилась в углу с куклами, Скарлетт сидела у секретера и, что-то бормоча себе под нос, подсчитывала длинную колонку цифр, а Ретт, лежа на полу возле Бонни, развлекал ее, раскачивая часы на цепочке, но так, чтобы она не могла до них дотянуться.
Уэйд взял было несколько книг, потом с грохотом уронил их и глубоко вздохнул.
— О господи, Уэйд! — раздраженно воскликнула, поворачиваясь к нему, Скарлетт. — Пошел бы куда-нибудь поиграл.
