Скарлетт, дорогая моя, я уж буду Король Пирогов. Такая у меня судьба! Я, как Наполеон, держусь свой звезда. — И он с трагическим видом взмахнул хлыстом.
— Но вас ведь воспитывали не для того, чтобы продавать пироги, а Томми — не для того, чтобы воевать с этими дикарями — ирландскими штукатурами. У меня работа куда более…
— А вы, я полагаю, были воспитаны, чтобы управлять лесопилкой, — заметил Томми, и уголки рта у него дрогнули. — Я так и вижу, как маленькая Скарлетт сидит на коленях у своей мамочки и, шепелявя, заучивает урок: «Никогда не продавай хороший лес, если можешь продать плохой и по хорошей цене».
Рене так и покатился от хохота, его обезьяньи глазки искрились весельем, и он хлопнул Томми по сгорбленной спине.
— Нечего нагличать, — холодно заметила Скарлетт, не обнаружив в словах Томми повода для веселья. — Конечно, меня не растили, чтобы управлять лесопилкой.
— А я и не нагличаю. Вы же управляете лесопилкой, растили вас для этого или нет. И надо сказать, управляете очень ловко. Собственно, никто из нас, насколько я понимаю, не делает того, что собирался делать, но все же, мне кажется, мы справляемся. Плох тот человек и плох тот народ, который сидит и льет слезы только потому, что жизнь складывается не так, как хотелось бы. Кстати, а почему бы вам, Скарлетт, не нанять какого-нибудь предприимчивого «саквояжника»? В лесах их невесть сколько бродит.
— Не нужны мне «саквояжники». «Саквояжники» крадут все, что плохо лежит и не раскалено добела. Да если бы они хоть чего-нибудь стоили, так и сидели бы у себя, а не примчались бы сюда, чтобы обгладывать наши кости. Мне нужен хороший человек из хорошей семьи, смекалистый, честный, энергичный и…
— Немного вы хотите. Да только едва ли такого получите за свою цену. Все смекалистые, за исключением, пожалуй, увечных, уже нашли себе занятие. Может, они и не своим делом заняты, но работа у них есть. И работают они на себя, а не под началом у женщины.
— Мужчины, как я погляжу, если копнуть поглубже, не отличаются здравым смыслом.
— Может, оно и так-, но гордости у них достаточно, — сухо заметил Томми.
— Гордости! У гордости вкус преотличный, особенно когда корочка хрустящая, да еще глазурью покрыта, — ядовито заметила Скарлетт.
Оба натянуто рассмеялись и — так показалось Скарлетт — словно бы объединились против нее в своем мужском неодобрении. «А ведь Томми сказал правду», — подумала она, перебирая в уме мужчин, к которым уже обращалась и к которым собиралась обратиться. Все они были заняты — заняты каждый, своим делом, причем тяжелой работой, более тяжелой, чем они даже помыслить могли до войны. Делали они, возможно, то, что вовсе не хотели делать, — и не самое легкое, и не самое привычное, но все что-то делали. Слишком тяжкие были времена, чтобы люди могли выбирать. Если они и скорбели об утраченных надеждах и сожалели об утраченном образе жизни, то держали это про себя. Они вели новую войну, войну более тяжелую, чем та, которая осталась позади. И снова любили жизнь, — любили столь же страстно и столь же отчаянно, как прежде — до того, как война разрубила их жизнь пополам.
— Скарлетт, — сказал запинаясь Томми. — Мне неприятно просить вас об одолжении после всех дерзостей, которые я вам наговорил, но все же я попрошу. Да, может, это и вас устроит. Брат моей жены, Хью Элсинг, торгует дровами, и не очень успешно. Дело в том, что все, кроме янки, сами обеспечивают себя дровами. А я знаю, что Элсингам приходится сейчас очень туго. Я.., я делаю все что могу, но у меня ведь на руках Фэнни, а потом еще мама и две овдовевшие сестры в Спарте, о которых я тоже должен заботиться. Хью человек хороший, а вам нужен хороший человек. К тому же он, как вы знаете, из хорошей семьи, и он честный.
— Да, но.., не слишком, видно, Хью смышленый, если ничего у него не получается с дровами. Томми пожал плечами.
— Очень уж жестко вы судите, Скарлетт, — сказал он. — Но вы все-таки подумайте насчет Хью. Может статься, вам придется взять кого-то и похуже. Я же считаю, что честность и трудолюбие Хью возместят отсутствие смекалки.
Скарлетт, промолчала, не желая быть резкой. Она-то ведь считала, что лишь редкие качества, если такие существуют вообще, могут возместить отсутствие смекалки.
Тщетно объездив весь город и отказав не одному ретивому «саквояжнику», она все же решила наконец последовать совету Томми и предложить работу Хью Элсингу. Это был лихой, предприимчивый офицер во время войны, но два тяжелых ранения и четыре года, проведенных на полях битв, лишили его, как видно, всякой предприимчивости, и перед сложностями мирной жизни он был растерян, как ребенок. Теперь, когда он занялся продажей дров, в глазах его появилось выражение брошенного хозяином пса, — словом, это был совсем не тот человек, какого искала Скарлетт.
«Он просто дурак, — подумала она. — Он ничего не смыслит в делах и, я уверена, не сумеет сложить два и два. И сомневаюсь, чтобы когда-нибудь научился. Но по крайней мере он честный и не будет обманывать меня».
Скарлетт в эту пору очень редко задумывалась над собственной честностью, но чем меньше ценила она это качество в себе, тем больше начинала ценить в других.
«Какая досада, что Джонни Гэллегер занят этим строительством с Томми Уэлберном, — подумала она. — Вот это человек, который мне нужен. Твердый, как кремень, и скользкий, как змея. Но он был бы честным, плати я ему за это. Я понимаю его, а он понимает меня, и мы бы отлично поладили. Возможно, мне удастся заполучить его после того, как они построят гостиницу, а до тех пор придется довольствоваться Хью и мистером Джонсоном. Если я поручу Хью новую лесопилку, а мистера Джонсона оставлю на старой, то смогу сидеть в городе и наблюдать за торговлей, а они пусть пилят доски и занимаются доставкой товара. Пока Джонни не освободится, придется рискнуть и дать мистеру Джонсону пограбить меня, когда я буду сидеть в городе, еСЛИ бы только он не был вором! Надо мне, пожалуй, построить дровяной склад на половине того участка, что оставил мне Чарльз. А на другой половине, если бы Франк так не орал, я бы построила салун! Ничего, я все равно его построю, как только наберу достаточно Денег, а уж как он к этому отнесется — его дело. Если б только Фрэнк не был таким чистоплюем. И если бы я, о господи, не ждала ребенка именно сейчас! Ведь очень скоро я стану такой тушей, что и носа на улицу показать не смогу. О господи, если бы я только не ждала ребенка! И, господи, если бы только эти проклятые янки оставили меня в покое! Если бы…» Если! Если! Если! В жизни было столько «если» — никогда ни в чем не можешь быть уверена, никогда нет у тебя чувства безопасности, вечный страх все потерять, снова остаться без хлеба и крова. Да, конечно, Франк теперь начал понемногу делать деньги, но Франк так подвержен простуде и часто вынужден помногу дней проводить в постели. А что, если он вообще сляжет! Нет, нельзя всерьез рассчитывать на Франка. Ни на что я ни на кого нельзя рассчитывать, Кроме как на себя. А доходы ее до того смехотворно ничтожны. Ах, что же она станет делать, если явятся янки и все у нее отберут? Если! Если! Если!
Половина ее ежемесячных доходов Шла Уиллу в Тару, часть — Ретту в счет долга, а остальные Скарлетт откладывала. Ни один скупец не пересчитывал свое золото чаще, чем она, и ни один скупец не боялся потерять его. Она не хотела класть деньги в банк: а вдруг он прогорит или янки все конфискуют. И вот она все что могла носила при себе, за корсетом, а остальное рассовывала по всему дому — пачечки банкнот лежали под неплотно пригнанным кирпичом очага, в мешочке для мусора, между страницами Библии. По мере того Как шли недели, характер у Скарлетт становился все невыносимее, ибо с каждым отложенным ею долларом увеличивалась сумма, которую, случись беда, она могла потерять.
Франк, Питти и слуги выносили вспышки ее гнева с поистине умопомрачительным долготерпением, объясняя ее плохое расположение духа беременностью и, конечно же, не догадываясь о подлинной причине. Франк знал, что беременным женщинам следует во всем потакать, и поэтому запрятал свою гордость поглубже и не сетовал на то, что жена занимается лесопилками и показывается на улицах города в таком виде, в каком леди не должны появляться. Поведение Скарлетт не переставало приводить его в замешательство, но он решил, что может еще какое-то время потерпеть. Вот родится ребенок, и, он уверен, она снова станет такой же нежной и женственной, какой была, когда он ухаживал за ней.
Но несмотря на все его старания улестить ее, она продолжала устраивать сцены, и ему нередко казалось, что жена ведет себя как безумная.
Никто, видимо, не понимал, что на самом деле владело ею, что доводило ее до безумия. А ею
