сейчас не возникло бы никаких проблем…
Не знаю, что ответил бы второй голос, но тут вмешался третий. И то был наконец голос с верхнего этажа — голос рассудка, профессионального разума.
Постойте-ка оба, проговорил он весьма спокойно. Что-то вы на полном газу проскакиваете мимо интересных дорожных знаков вот на этой самой дискуссионной трассе. Ты, ливер, стремишься назад, в номер, под защиту.
Но скажи, сделай милость — что это была за защита, которая позволила тебе спокойно выйти, сесть в машину и умчаться в ночь? За тобой ведь никто не поехал, теперь это уже ясно. Где же охрана? А если она по каким-то причинам исчезла из гостиницы — то не значит ли это, что в номере сейчас еще более опасно, чем здесь?
Это другой разговор, возразил нижний голос. С охраной вообще странности.
Тебе был обещан надежный телохранитель. Когда в игре возник официант, ты автоматически решил, что это он и есть, — и успокоился. Но, может быть, это был просто курьер, а телохранителя так и не прислали? Или посылали, да он не дошел? Что бы это могло значить?
Ну, что могло… ответил голос сверху. Конечно, тут много неясностей.
Можно предположить, что тебя хочет устранить кто-то из вашей же команды — вероятно, потому, что ты значишь в ней больше, чем он. Или — не менее вероятно — по той причине, что он, находясь в одной с тобой команде, фактически играет против Искандера. Но и этот вариант наводит на мысль: здесь сейчас безопаснее, чем там. А вообще-то начатое дело надо доводить до конца; вот и сейчас тоже.
Не знаю, до чего бы они там еще договорились. Но пора было уже сворачивать с магистрали. Я уменьшил скорость, чтобы плавно повернуть направо.
По улице, скверно освещенной, тянувшейся меж двумя рядами приземистых домиков, я ехал, погасив огни, каждым квадратным сантиметром своей латаной шкуры ощущая, как мне казалось, чей-то пристальный недоброжелательный взгляд, и даже чудилось рубиновое пятнышко лазерного прицела. Нервы играли, словно по ним прошлись скверно смазанным длиннейшим смычком. Я был на пределе и знал, что каждая минута и каждая секунда времени, которым предстояло еще истечь до конца игры, будут оставлять на мне все более глубокий и болезненный след. Наташа появилась совершенно неожиданно. Я чуть было не сбил ее и лишь в последнюю долю секунды среагировал и вывернул руль, одновременно тормозя. Машину занесло; Наташа метнулась в противоположную сторону и потому уцелела. Я выскочил, схватил ее за плечи и почувствовал, как она медленно оседает.
Встряхнул.
— Ты в уме? Выскакивать на самую середину…
Она только мотнула головой. Я ощутил запах.
— Ты что — пьяна? Она пробормотала:
— Есть немного. Погоди… Я испугалась…
Я почувствовал, что зверею.
— И, напившись, не придумала ничего лучшего, чем…
Но она, похоже, уже приходила в себя. Утвердилась на ногах. Вцепилась в мой рукав. Потянула.
— Пойдем…
— Куда еще? Лезь в машину. Поехали.
— Нет. Зайдем.
Мне показалось, что это не хмельной каприз.
— Ладно.
Пригнувшись, подхватил с сиденья «узи». Вытащил ключи, захлопнул дверцу.
Она предостерегла:
— Тсс…
Дверь домика оказалась открытой. В тесных сенях было темно. Наташа отворила дверь в комнату. Там горела лампочка, подобие ночника, плотные гардины были задернуты. На столе стояла бутылка, вторая, пустая, попалась мне под ногу и откатилась в сторону. Две большие рюмки, остатки закуски. Было накурено; пахло не только табаком, но и еще чем-то знакомым.
— Травкой балуешься?
— Не я, — покачала головой Наташа.
Это было сказано каким-то чужим, посторонним голосом. И только тут я углядел в темном углу диван и на нем — человека, похоже, спящего без задних ног. Я повернулся к Наталье. И сейчас только разглядел, что она была в одном лишь едва запахнутом халатике, а под ним — голое тело, которое я уже знал, как мне казалось, достаточно хорошо. Халатик был ей великоват. Очевидно, нашла в этой халупе. Какую-то секунду я пребывал в растерянности, хотя руки не забыли сразу же направить оружие на лежавшего. Потом медленно опустились. С той стороны, похоже, мне ничто не угрожало. Я снова перевел взгляд на нее.
— Надеюсь, тут не витает здоровый дух коллективизма?
— Больше никого.
— Прекрасно. И зачем же я тут понадобился? Подержать свечку?
Наталья задрала подбородок:
— В таком тоне я с тобой разговаривать не стану.
Ах, скажите пожалуйста!
— В таком случае зачем же ты меня вызвала? Чтобы, не откладывая, заявить, что между нами все кончено? Могла бы и повременить до утра.
— Об этом поговорим потом, — сказала Наталья как-то устало. — Сперва подойди к нему, вглядись внимательно.
Она включила верхний свет, неожиданно яркий, я повиновался.
— Ты никогда не встречался с ним?
Я насупился, пытаясь вспомнить.
— Н-нет… По-моему, нет. Хотя — постой… Что-то забрезжило в памяти.
Отдельные черты… Да, он кого-то, пожалуй, напоминал. Сходящиеся к переносице брови. Нос с аристократической горбинкой. Высокие, чуть выдающиеся скулы. Жаль, что у него закрыты глаза.
Я покосился на Наталью:
— Но ты хоть, надеюсь, знаешь, кто это?
Мне показалось, что она как бы сжалась, стала поменьше.
— Я думала, что… да. Но потом сообразила…
— Там? — перебил я, великолепным обличающим жестом прострев руку к дивану.
— Да… Поняла: очень похож — внешне; но это не он.
— Будь добра, побольше ясности. Не — кто?
Она глубоко вздохнула, как бы запасаясь воздухом.
— Мы с ним… то есть не с ним — с тем, за кого его приняла — были… ну, в смысле, жили некоторое время вместе. Всерьез. И, думали, надолго. Потом я отчего-то… Ну, взыграло, бывает… словом, разругалась с ним. На что-то обиделась, наверно…
— Про психологию, может быть, в другой раз?
— Потерпи, — на сей раз это было сказано уверенным, не допускающим возражений тоном. — Иначе ничего не поймешь.
— Да надо ли объяснять, по каким таким мотивам ты с ним переспала? Право же, не время и не место.
— К мотивам сейчас подойду. После этого я переживала. И он тоже…
В этот миг лежавший пошевелился. Я напрягся. Наталья успокоила:
— Не бойся, он усыплен глубоко.
— Обожаю наркоманов. Хотя в наше время кто не употребляет? Разве что старики вроде меня.
Мне почудилось движение с ее стороны, прерванное в самом начале: хотела прикоснуться, что ли, но вовремя остановилась.
— Он не наркоман. Это я его…
— Травкой? Ненадежно.
