получается.
Конечно, тут есть что и возразить. Например, логично предположение, что космические просветители людей передали бы им относительно несложные сведения (допустим, лишь азы электротехники), доступные пониманию и последующему самостоятельному применению на практике. Вероятно, далее, что заимствованные у инопланетян знания люди с течением веков постепенно бы забывали и примитивизировали.
Кстати, такой логический ход часто использует Э. фон Деникен, чтобы отбиться от критики. Например, в дискуссии о «космодроме» Наска.
Оппоненты Деникена, и среди них Мария Райхс, посвятившая жизнь изучению этого «восьмого чуда света», доказывали, что полосы и фигуры на плато Наска, видимые с воздуха, не могли быть посадочными знаками инопланетян. Рисунки различимы только днем и со сравнительно небольшой высоты (100-200 метров), да и техника их нанесения довольно примитивна: неведомые мастера удаляли коричневый поверхностный слой пампы, обнажая более светлый грунт.'А я и не настаиваю, что это дело рук пришельцев, – ответил Деникен. – Просто они когда-то здесь приземлялись на аппаратах типа «Шаттл», оставлявших после себя на почве длинные ровные следы.
В ожидании повторного прилета «богов» местные жители стали углублять эти полосы и делать новые. Потом, видя, что «богов» все нет, они начали сигнализировать им на небо гигантскими рисунками'. В сходной манере объясняет Деникен происхождение статуй острова Пасхи, а также упоминавшихся выше циклопических построек: «боги-астронавты» только передали людям необходимую технику и «ноу-хау», а уж земляне затем использовали все это в своих нуждах и по собственному разумению.
Можно утешаться такими – с виду правдоподобными – догадками и каждый раз, когда предполагаемое научно-техническое наследие гостей из космоса разочаровывает нас своим невысоким уровнем, валить все на их земных учеников и подражателей. Тем самым, правда, мы невольно понижаем степень «аномальности» этих знаний и умений, признаем их принципиальную близость к уровню возможностей наших предков. Почти все факты такого рода (о редчайших исключениях мы поговорим особо) не отрываются от этого уровня настолько, чтобы предположение об их космических истоках стало предпочтительнее версии о земных корнях.
Многие трудности в поиске и анализе следов палеовизита вызваны тем, что в большинстве случаев мы можем рассчитывать лишь на косвенные следы. Мы ищем описания внеземной экспедиции в словесных источниках и изображения ее в памятниках древней живописи, мы пытаемся выявить элементы чужепланетной духовной культуры, «проросшие» в культурных достижениях наших предков.
Это значит, что информация о палеовизите дойдет до исследователя, преломленная сквозь призму восприятия людей давно ушедших эпох (не говорю уже, что это преломление могло быть многократным, если информация передавалась из поколения в поколение).
Приверженцы «теории древних астронавтов» часто исходят из убеждения, порой навеваемого не слишком квалифицированными публикациями научно-популярного характера, что человек далекого прошлого был неисправимым реалистом: описывал и рисовал только то, что видел собственными глазами. Ну, разве что чуть-чуть добавлял при этом вымысла, но так, что сегодня в принципе не составляет труда определить, где правда в том рассказе (изображении), а где выдумка, позднейшие искажения информации и т.п. Это иллюзия.
И фантазией древний художник не был обделен, и «реальное зерно», каковое, разумеется, есть у любого фантастического образа, далеко не всегда очевидно. Порой между действительностью и порожденными ею образами древней фантастики такое же сходство, как – продолжим метафору – между зерном и выросшим из него растением.
Применительно к вопросу о палеовизите это обстоятельство имеет своим специфическим следствием наличие «двойников», ложных параллелей; Мы уже вели речь о мнимых пришельцах и о псевдотехницизмах. Бывают и псевдознания. Расскажу о таком случайном совпадении.
Одна из самых ярких, картин, представших взору космонавтов, – ослепительное солнце, будто «вколоченное» (по выражению Юрия Гагарина) в черноту неба. Мысль о том, что в космосе можно увидеть такое, с бытовой точки зрения неожиданна (солнце и ночной мрак кажутся несовместимыми), да и наука предсказала этот эффект сравнительно недавно; по крайней мере в научной фантастике, описывающей космические путешествия, вид солнца на фоне темного неба начинает упоминаться лишь со второй половины XIX столетия.
Обнаружив подобное описание в значительно более раннем тексте, мы, пожалуй, были бы вправе спросить себя, не восходит ли оно к реальным впечатлениям от космического полета, кои, в свою очередь, могли быть почерпнуты только из контакта с инопланетянами. Но вот в стихотворении Державина, написанном в 1797 году, встречаем фразу:
Гаврила Романович, естественно, не надеялся увидеть это в космосе. Просто он воспользовался традиционным образом, идущим из древней и средневековой литературы: свет праведности окружен мраком прегрешений. (Нельзя не вспомнить евангельское: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».) Так что знать о «солнце в тьме» – как реальном зрелище космического пространства – до известной поры было нельзя, а выдумать его образ можно.
Я привел пример, когда из контекста высказывания совершенно ясно, что подозревать здесь «впечатления космонавта» нелепо. Ну, а если бы текст был архаичнее, сложнее для интерпретации? Нет гарантии, что кто-нибудь не соблазнился бы обманчивым «следом палеовизита». И подобные тупики грозят нам на каждом шагу.
Найдутся ли прямые следы?
Как ни велики трудности, обрисованные в предыдущей главе, нужно их преодолевать – теоретическими разработками, совершенствованием методик и т.п. Иного пути нет. Однако от некоторых ученых, как правило, представляющих «точные» науки, приходится слышать, что с помощью текстов, изображений и прочих памятников земной культуры доказать палеовизит все равно не удастся. Слишком гипотетичны, неоднозначны истолкования такого рода источников. Вот если бы отыскался какой-нибудь предмет инопланетного производства – тогда реальность палеовизита стала бы для всех бесспорной. Несколько по-другому, но с той же категоричностью рассуждают и некоторые критики «гипотезы о пришельцах».* Если посещение было и образы космических визитеров в таком изобилии запечатлены в мифах и рисунках, то почему же, спрашивают они, пришельцы «не оставили после себя ни одного болта, ни одной металлической детальки», «ни единого винтика, сделанного из неизвестного сплава»?
В приведенных рассуждениях есть свой резон. Конечно, прямые материальные следы посещения – то ли в виде испорченных или отработанных элементов иноземной техники, то ли в виде «памятного знака», «вымпела», «информационной капсулы», специально адресованных нынешним искателям «древних астронавтов», – на Земле могли остаться, и найти их было бы чрезвычайно заманчиво. Только вот стоит ли «зацикливать» все решение проблемы палеовизита на обнаружении или необнаружении этого типа следов?
Начнем с того, что «могли оставить» – еще не значит «непременно оставили бы». Мотивы поведения пришельцев нам неведомы, и приписывать им свою логику мы не вправе. Далее, если искусственные предметы (артефакты) неземного происхождения все-таки остались, где гарантии, что они счастливо избежали, разрушительного действия времени? Но, даже уцелев во всех перипетиях природной и человеческой истории, они вполне могут храниться в каком-нибудь доселе неоткрытом тайнике, или лежать под многометровым слоем земли – а археологически обследована, замечу, лишь незначительная часть земной поверхности, – либо, наконец, покоиться на морском дне (вспомним мысль Жюля Верна!). И где искать эти артефакты и как они могут выглядеть – неизвестно. Недаром американский радиоастроном
