черствости; пойми я Кэтти раньше, в те дни, когда ее нужда во мне была особенно сильна, возможно, я и облегчил бы ей долгий и мучительный путь выздоровления.
— Ну, пусть я сумасшедшая. А ты не думаешь, что, если я внесу деньги, Приют даст мне полноправное членство? Но даже не в этом дело. Я верю в Барбару. Даже наперекор всем вам. Я не собираюсь вас упрекать, вы вправе быть скептиками. У вас есть, наверное, масса других соображений помимо желания убедиться в истинности теории, которая, насколько можно судить, не имеет никакой практической ценности; но для меня эти сложные соображения не существуют. Я верю в Барбару, и все. Или, может, чувствую, что в долгу перед ней. С моими деньгами она построит аппарат. А тебе я это говорю только чтобы ты знал заранее. Может, ты теперь не захочешь на мне жениться.
— Ты думаешь, я женюсь на тебе из-за твоих денег?
Она улыбнулась.
— Дорогой Ходж. Сколько в тебе еще от мальчишки! Твоя гордость так уязвлена, что даже голос изменился. Нет, я не думаю, что ты женишься на мне из-за денег. Даже если бы эта идея и пришла тебе в голову, она бы тебя не привлекла. Она слишком практичная, слишком… взрослая. Не для Ходжа. Но, думаю, ты вполне можешь не захотеть жениться на женщине, которая в один прекрасный день взяла да и отдала все свое состояние. Да еще — Барбаре Хаггеруэллс.
— Кэтти, ты хочешь от меня избавиться? Или испытать?
На этот раз она от души рассмеялась.
— Вот теперь я уверена, что ты на мне женишься в конце концов, и даже станешь хоть и озадаченным, но вполне управляемым мужем. Мой честный Ходж! Изучай свою войну. Вещей более простых и менее грубых тебе никогда не понять.
Мне так и не удалось отговорить ее от этого донкихотского жеста. Может, я и не понимал каких-то тонкостей, но уж Барбару-то я знал. Предчувствуя, что ее просьбу о дополнительных ассигнованиях товарищество отвергнет, она вполне сознательно обхаживала Кэтти, чтобы воспользоваться ее великодушием. Теперь, получив желаемое, она просто забудет о существовании Кэтти, или снова начнет злобствовать.
Она не сделала ни того, ни другого. Их дружба все крепла. Словарь Кэтти обогатился такими перлами, как «магнит», «соленоид», «индукция», «элементарная частица», «световой год», «континуум» и множеством иных, столь же непонятных и неинтересных для меня. Захлебываясь от благоговения, она рассказывала о странной, причудливой конструкции, мало-помалу выраставшей в монтажной — в то время, как все мои мысли были заняты действиями корпуса Юэлла[36], пушками-парротами[37], и метеорологическими сводками по Пенсильвании за июль 1863 года.
Знаменитая издательская фирма «Тикнор, Харкорт и Кнорф» заключила со мной договор на книгу — в Соединенных Штатах не нашлось издательства, оснащенного так, чтобы отпечатать ее подобающим образом — и прислала солидный аванс в долларах Конфедерации; переведенный на наши деньги, он оказался еще внушительнее. Я вычитывал корректуру первого тома буквально в полубессознательном состоянии; отправил телеграмму о замене сноски на странице 99 и принялся ждать — медлительность почты взбесила бы и ангела — авторских экземпляров. На следующий день после того, как они пришли — с чудовищной опечаткой прямо посреди страницы 12 — мы с Кэтти поженились.
Милая Кэтти. Милая, милая Кэтти.
С разрешения товарищества на часть аванса мы устроили себе медовый месяц, который провели — по крайней мере, тот его не слишком значительный остаток, когда не занимались друг другом наедине — путешествуя по полям сражений последнего года Войны за Независимость Юга.
Кэтти впервые покинула Хаггерсхэйвен с той ночи, когда я привез ее сюда. Глядя теперь на внешний мир ее глазами — и отчужденно, и, благодаря ее теперешнему состоянию, в то же самое время немного экзальтированно, — я снова был поражен его чугунным равнодушием, унылой нищетой, постоянным страхом, жестокостью, дикостью и цинизмом, который лишь подчеркивал странную покорность судьбе, столь характерную для нашей цивилизации. Речь уже не шла просто о том, чтобы есть, пить и плодиться, ведь завтра все равно умирать; нет, скорее вопрос ставился так: дайте нам спокойно жить нашей скудной, безрадостной жизнью и уповать на чудо — ведь завтра представление о чуде станет еще более жалким.
С осени 1951 года у нас появился наконец свой дом — коттедж, спроектированный Кими и построенный нашими товарищами по Хаггерсхэйвену, пока мы путешествовали. Он стоил Агати их садика, который они так лелеяли; и Кэтти, и я были растроганы до глубины души столь самоотверженным проявлением любви, особенно после того, что мы видели и слышали во время нашей поездки. Мистер Хаггеруэллс произнес речь, напичканную всякими символическими ссылками на античность, и приветствовал наше возвращение с таким пылом, словно нас не было много лет; Мидбин пытливо вглядывался Кэтти в лицо, словно желая убедиться, что в своей новой роли мужа я обращаюсь с ней достаточно хорошо и не провоцирую новый эмоциональный срыв; и остальные члены товарищества вели себя соответственно моменту. Даже Барбара задержалась, чтобы заметить: домик, дескать, смехотворно мал, но зато как раз придутся кстати спланированные Кими на японский манер подвижные перегородки.
Я немедленно принялся за работу над вторым томом, а Кэтти — снова за шитье. И снова она то и дело забегала в монтажную, снова мне приходилось выслушивать подробнейшие отчеты о том, как продвигаются дела у бывшей отрады моего сердца. К концу весны или, самое позднее, к началу лета сборка Эйч-Экс-1 должна была завершиться. То, что фанатичная вера Барбары ничуть не страдает при столкновении с реальностями конкретного конструирования, меня не удивляло; но то, что и столь здравомыслящие люди, как Эйс и Кэтти, затаив дыхание, ждут близкого чуда, было выше моего понимания. Ну ладно, Эйс после всех этих лет малость не в себе — но Кэтти?..
В самом конце года я получил письмо.
УНИВЕРСИТЕТ ЛИ — ВАШИНГТОНА
Исторический факультет,
Лисберг, округ Кэлхония, КША, 19 декабря, 1951
Мистеру Ходжинсу М.Бэкмэйкеру
«Хаггерсхэйвен», Йорк, Пенсильвания, США.
Сэр!
На стр. 407 Вашего «От Ченсэлорвилла до конца», т.1, гл. «Поток поворачивает вспять», Вы пишете: 'Точный учет времени и рельефа местности
— то есть согласованность действий во времени и пространстве — оказались факторами куда более существенными, нежели численность населения и уровень промышленного развития. Действия отрядов Стюарта, которые едва не стали роковыми, обернулись, как мы постараемся показать во втором томе, невероятной удачей для Ли[38]. Конечно, отсутствие кавалерии могло решить дело не в пользу южан, если бы 1 июля Ли не занял Раунд-Топс.'
Следовательно, насколько я могу судить, сэр, при анализе событий у Геттисберга Вы намерены придерживаться (как и большинство янки, я полагаю) концепции стечения благоприятных обстоятельств. Мы, южане, объясняем победу исключительно военными дарованиями генерала Ли, а время и пространство рассматриваем не как самостоятельные факторы, а лишь как удобные возможности для их проявления.
Излишне говорить, что я отнюдь не жду от Вас пересмотра Ваших взглядов, коренящихся, как им и полагается, в чувстве гордости за свою страну. Я желал бы лишь, чтобы Вы, прежде чем предать их и основанные на них выводы гласности, еще раз со всей добросовестностью историка оценили их применимость в данном конкретном случае. Другими словами, сэр, я, как один из Ваших читателей (и, смею Вас уверить, весьма неравнодушных к Вам и Вашей работе читателей), хотел бы быть уверенным, что Вы проанализируете это классическое сражение так же тщательно, как и те, до которых Вы касались в томе первом.
Искренне желающий Вам успеха
Остаюсь, сэр, сердечно Ваш
Джефферсон Дэвис Полк.'
Письмо выдающегося историка, автора монументальной биографии «Великий Ли», поставило меня
