долго: она искала руками опору, но не находила ее.
И падала... набок, вот-вот ожидая удара... Наконец тьма окутала ее, яркой вспышкой полоснув по глазам...
Грач прижался к двери, весь превращаясь в слух.
«Глазок» показывал пустую лестничную клетку. Пока пустую. Когда искаженные линзой дверного глазка на ней покажутся два человека, Грачевский будет молить бога, чтобы они быстрее пропали. Он дождется звука хлопнувшей подъездной двери и только после этого распахнет сначала свою дверь, потом – Валентины.
А раньше нельзя. Нельзя раньше.
Там, за стеной, в квартире судьи, происходило что-то страшное Минуту назад, ощутив тревогу от вторичного негромкого звука за стеной, но больше по наитию Грач бросился в коридор и припал ухом к двери Ширяевой. Он услышал какие-то едва различимые шлепки, басовитое бормотание, тяжелые шаги, наконец более отчетливый мужской голос: «Сейчас петлю накину... Видишь, она смотрит... мы успели».
За этой дверью убивали Петровну.
Грачевский никогда не был трусом. Он ринулся на кухню. Но, сжимая в худых руках топорик для разделки мяса, неожиданно остановился. Сам не понял, почему сдерживает себя. Среди множества мыслей выделил две: он еще сумеет помочь Валентине, когда убийцы уйдут, и, может быть, главная: некому будет отомстить за нее, даже просто позвонить Маргелову, если он обнаружит себя, спугнет их. Церемониться они не станут, просто добьют свою жертву наверняка.
Попутно замочат его. А так еще есть шанс, можно откачать.
Вот так же среди ночи, несколько дней назад Грач стоял перед заспанной судьей: «Берешь меня в помощники?.. Я видел двух человек... А вот основные появились только в день убийства».
Основные. На них работала «сладкая парочка» «киевлян», вела наблюдение за двором, снимала детей на видеокамеру. Появились они только в день убийства.
Это они сейчас вешали судью. Ясно, что инсценируют самоубийство. Но вот сколько они намерены находиться в квартире?
Грач, продолжая сжимать во влажной ладони топорик, начал последний отсчет. Он отвел себе, Валентине, всем полминуты. Два удара его бешено колотящегося сердца – одна секунда. Четыре – две...
По просьбе Валентины он ходил за водкой, ключи, словно это был его законный комплект, оставил у себя. Сейчас он сжимал их в свободной руке. Чтобы, не теряя ни одного мгновения, открыть замок и ворваться в квартиру.
Шестнадцать ударов – всего восемь секунд.
То ли время тянулось, то ли сердце заленилось...
Василий третий день не разговаривал с женой.
Точнее, она с ним. Кто-то из соседей по даче видел его с «бабой» и в эти выходные накапал благоверной.
«Да это не баба была, – пытался выкрутиться он, – а Валя Ширяева. Мы по работе встречались». Бесполезно. Хоть очную ставку проводи.
Дошло до смешного: он начал в деталях обрисовывать внешность бывшей судьи, сказал, что она не в его вкусе. Чего ради распинался? Жена не раз и не два видела Ширяеву. Поэтому не поверила? А если бы поверила? – продолжал допрашивать себя следователь. Ну что за работа такая! Встретишься с красивой – скандал. С не очень – прости меня, Валя, – смотрит зверюгой, готова загрызть.
Неприятности, свалившиеся на голову Маргелова, не давали ему заснуть. Вспомнился разговор с прокурором. Волков – человек, глаза у него человечьи. Он с пониманием, может, даже с одобрением принял весть от «разводящего» следователя. «Старику» дела о похищениях не нужны. Замял «важняк» дело, которое за стенами кабинета прокурора всколыхнуло бы охочую до громких резонансов публику, – хорошо. А внутреннюю неустроенность можно залить водочкой, закусить шашлычком.
Время далеко за полночь. Маргелов не спит. А завтра на работу. Забудешься сном под утро и проспишь – будильник сломался. А с женой он не разговаривает. Написать ей записку: «Разбуди меня в восемь»? Так она напишет: «Вставай» – и уйдет на работу.
На столике зазвонил телефон. Следователь по привычке отметил время на наручных часах и поднял трубку.
– Да, Маргелов... Что?! – Он вскочил на кровати. – Когда?.. Ничего там не трогай, я сейчас приеду. – Помешкав секунду, набрал домашний номер Волкова.
А вот и они. Основные. В дверном «глазке» мелькнул сначала один вытянутый профиль, затем другой.
Потом Грач увидел их спины. Он переложил топорик в левую руку, в правой наготове держал ключ. Они захлопнули дверь. Как и тогда, когда убили Свету. Они, точно они, других и не могло быть.
Грач ждал сигнала. Сейчас должна тихонько хлопнуть подъездная дверь или, по крайней мере, даст знать о себе привычным скрипом, и все будет зависеть только от него. Он узнает, убедится, прав был или нет, выжидая. В зоне он спас одного парня, ночью перетянувшего шею мокрой тряпкой. Тот был весь синий, глаза кровоточили. Но хрипел еще. Хрипел...
– Держись, Петровна, – тихо прошептал Грач.
Он крепко прикусил губу, но боли не чувствовал.
В голове сейчас билась одна только мысль: прав или нет. Как наяву, перед глазами нарисовалась картина всполошенного подъезда. Грач, блокируй дверь судьи, выкрикивает: «Застрелю, твари! Поубиваю!» И в это же самое время живую еще Валентину добивают ножом, всаживают в голову пулю, ломают шею – что угодно. Они пришли за ее смертью, и в первую очередь механически сделают свою работу. Качественно или нет, вопрос последний. Их не остановишь выкриками, топором. У них два пути – через балкон со второго этажа или через дверь, успокоив крикуна.
Сколько бы ни выбежало соседей, пройдут через них, не останавливаясь. А скорее всего, никто и не выйдет.
Прав или нет?
От напряжения Грачевский зажмурился. Панельный дом хорошо проводил звуки. Убийцы вышли из подъезда тихо, осторожно прикрыв за собой дверь.
Однако поржавевшие навесы выдали их.
Все, теперь нельзя терять ни секунды.
Грач быстро оказался на лестничной клетке. Подрагивающими руками не сразу попал ключом в скважину. Тихо выругался, отмечая за открытой дверью квартиры ворчанье проснувшейся матери.
Первым делом он бросился в ванную, дверь которой оказалась открытой. Свет был включен. Валентина, тихонько раскачиваясь, висела на шнуре.
– Чисто сработали, – улыбнулся Костерин.
Вдвоем с напарником, держась стены дома, они вышли на противоположную сторону и сели в машину. Только сейчас Тимофей снял медицинские перчатки, отер с рук тальк и передал носовой платок товарищу.
– Вот уже не думал, что снова вернемся к этому делу, – отозвался напарник, вытирая со лба легкую испарину. Ширяева оказалась крепким орешком. Не одному ему приходили в голову мысли о том, что эта баба скоро сопьется. Вообще, женщины спиваются быстрее, чем мужчины. И как быстро меняется их облик! Буквально на глазах трансформируются черты лица, становятся похожими на человеческий зародыш.
– Чего ты скривился? – спросил Костерин, разворачивая машину и бросая на товарища взгляд.
– Вспомнил кое-что, – уклончиво ответил тот, сплюнув через опущенное стекло. – Сплошное уродство.
