увидит арабский анфас, за которым, отвратительно шмыгая носом, будет скрываться опухшая физиономия мужа. Но его она проигнорирует, а к Арабу обратится в такой вот форме: «Ах, так это вы, ваше прискорбие?» Слово за слово, разговор накалится. Катализатором будет не хозяйка квартиры, а эти двое с невеселыми взглядами. Их взоры вообще затуманятся, когда она обратится к ним с вопросом: «Ну и чего вы пригорюнились?» Если ее втягивают в это дерьмо, нужно быть по-пролетарски откровенной.
Разглядывая Олега как после долгой и невыносимой разлуки, она пренебрежительно сказала:
— Вы мужики или нет?.. Чего вы расплакались? Вообще, что такого случилось, чтобы вот так убиваться? Хотите, я поговорю... ей-богу, язык не поворачивается... с девочкой? Когда все закончится, хотите, я с ней поговорю? Поговорю так, как вы и представить себе не сможете.
— Интересно, как ты собралась с ней говорить. — Олег пожалел о своих откровениях, дело могло приобрести неожиданный поворот не в ту сторону.
— Как? — спросила следователь. — Как девочка с девочкой. Хотя о нашей невинности можно только вспоминать. С отвращением. Я найду для нее те слова, которых вы не знаете. — Людмила выдержала паузу и веско изрекла: — Беда в том, мужики, что в вашем бабском коллективе нет настоящей бабы. Если вы не возражаете, такой бабой буду я.
Что еще говорила Людмила, Олег воспринимал с трудом, понимая, что совершил ошибку, что стоит перед женой и рожа у него вытянута, как татуировка на груди древней старухи, сделанная в ранней молодости.
А Людмила разошлась, и ее было не остановить. Она откровенно насмехалась над Радзянским, повторяя его слова, переданные Олегом, слова о любви, чтобы девушка, как в романе, ждала и надеялась.
Она снова представила себе смуглолицего Араба, представила настолько четко, что могла поклясться, что Радзянский (по словам Олега, замкнутый и нелюдимый человек) поблагодарил ее глазами. Что-что, а такая мимика не устраивала ее — ни в мыслях, ни в действительности, — словно Араб действовал исподтишка. Что поделаешь, рассудила она, видно, жизнь разведчика нелегка. Вот говорят, вертолеты — это души погибших танков. А разведчики — души... Людмила так и не нашла подходящего определения, ей хотелось, чтобы это было что-то неподъемное и металлическое, как комбайн или трактор, исходящее конденсатом. «Вот, нашла хоть что-то, слава богу! Слезы разведчиков — это тракторный конденсат».
— Я с тобой, — Людмила решительно собрала со стола бумаги и распихала их по ящикам. — Я скажу этому Арабу, что именно им движет. Месть. Если бы не месть, он бы не лил слез на плече дочери, не признавался ей в любви. Тьфу, ети их мать!.. Посетовал бы на судьбу-злодейку — и хорэ.
— Ты никак обалдела от своего выступления! Вообще думаешь, что говоришь?
— Я-то говорю нормальные вещи, поскольку смотрю со стороны. А ты?
— Что я?
— Моя твоя не понимает? Сам-то ты что говоришь? Во-первых, в моей квартире ты собираешься...
— Слушай, мы так не договаривались, — перебил Олег.
— Мы вообще ни о чем не договаривались, — парировала Людмила.
Олег демонстративно встал у нее на пути:
— Ты никуда не пойдешь. В первую очередь меня волнует собственная безопасность. Не хватало только, чтобы я начал чесаться из-за тебя. Клянусь, я жалею, что затеял этот разговор.
— И все мне выболтал. Ха-ха. И еще раз ха. Что еще раз подтверждает, что ваша компания сплошь из баб. Берете меня директрисой?
— Мне не до шуток, Люда. И вообще, я не знаю, придет Араб или нет. Может, сейчас он взлетел на воздух, а приземлится только в Москве.
— Ладно. — Грязнова так же демонстративно пожала плечами и протянула руку: — Тогда отдай ключи.
«Вот ненормальная!»
Олегу стоило больших трудов отговорить Людмилу. Он нервно прохаживался по кабинету и жестикулировал, отчего время от времени под расстегнутым пиджаком обнажался край наплечной кобуры.
— Ладно, — еще раз повторила следователь. — Ради мужика с пистолетом я готова на все.
Уходя, Олег еще раз попросил:
— Если меня не будет до восьми, езжай ко мне.
— К старому разбойнику? Одна? Ну нет, лучше я подожду здесь.
Она проводила Олега взглядом, не подозревая, что не только пойдет к Олегу, но снова останется у него на ночь.
До вылета самолета оставалось около полутора часов. Принимая решение, Радзянский ставил на карту все. Он чувствовал, что необходимо поступить так, а не иначе, что это дело катилось, набирая обороты, к завершающей фазе.
«Я не знаю, как ты это сделаешь...» — прозвучали в голове слова оперативника.
Действительно, трудно, очень трудно остаться в аэропорту, когда за тобой неотступно следуют четыре пары глаз. Но Руслан допустил ошибку, поскольку на борт Радзянский поднимется один. А вот встречать его будет все тот же Николай Корзухин.
«Успею или нет? — думал Лев, прохаживаясь по залу аэропорта. — Должен успеть, если в числе первых пройти регистрацию. Можно и сейчас по сотовому набрать московский номер телефона, но охранники не отстают ни на шаг, услышат каждое слово весьма деликатного разговора. А вот за стойку терминала без билетов их, конечно же, не пропустят. Сколько времени останется до вылета? Час или чуть больше».
А вот и приглашение к регистрации пассажиров, вылетающих рейсом Сочи — Москва. Не мешкая, Радзянский шагнул к четвертой стойке.
Он не оглянулся на черноволосых соглядатаев, но чувствовал их взгляды спиной. Когда он в толпе пассажиров пойдет к самолету, они также будут наблюдать через зеркальные окна аэропорта, пока самолет не скроется в небе.
Пройдя контроль, Лев отошел в сторонку и набрал номер телефона. Мог бы позвонить Василию Ефимовичу, но в этом деле старик ничем не поможет, просто не успеет. Но благодаря ему, его оперативности, с которой он собрал на Иванова досье, последние строки стояли сейчас перед глазами и касались начальника личной охраны Иванова Сергея Юрьевича: «Павел Усачев руководил подразделением, обеспечивающим безопасность председателя Верховного суда Российской Федерации, как специалист привлекался к участию в антитеррористических мероприятиях. До приглашения Иванова возглавить его личную охрану командовал подразделением спецслужбы Внуковского аэропорта».
Если кто и успеет, то только он.
Мысленно Лев поблагодарил старого учителя.
43
Окончив разговор, Сергей Иванов в течение нескольких секунд слушал короткие гудки, призывающие положить наконец трубку и решить — последовать рекомендациям Льва Радзянского или глубоко проигнорировать их. Один он не мог разрешить неожиданно свалившуюся на него проблему — то следовало не только из собственной логики, которая могла стать плохим советчиком, но так же недвусмысленно вытекала из туманных высказываний Радзянского. И сейчас Сергей Юрьевич пожалел, что пошел на контакт с пронырливым ценителем искусства. Хотя до этого звонка он мог отозваться о Льве
