Черное Таро

— Придется потерпеть, — голос был равнодушный, но чувствовалось, что его обладатель в дискуссии вступать не намерен.

После напряжения последних часов Корсаков почувствовал странную расслабленность — бесполезные метания закончились и впереди было что-то определенное: не было неизвестности, не было страхов… хотя нет, страх остался. Но теперь он принял конкретные формы и образы в виде людей, заставивших Корсакова сдаться.

Шелк на глазах был почти неосязаем и ему показалось, что все это уже происходило: так же везли его, завязав глаза, так же сидели рядом молчаливые спутники. Только было это очень давно. Так давно, что память сохранила лишь обрывки воспоминаний.

Он смотрел как бы со стороны на разворачивающееся действие, словно наблюдал из ложи за театральной постановкой. Вот его ведут с завязанными глазами по длинным коридорам. На нем белая рубашка с распахнутым воротом, руки связаны за спиной. В небольшой комнате с задрапированными черной материей стенами с глаз снимают повязку. На столе лежит череп, по стенам надписи: «Уходи, если тебя влечет пустое любопытство», «Не будь скрытным — мы прочтем все в глубине твоего сердца», «От тебя могут потребовать больших жертв, даже жизни, готов ли ты на это?». Что за бред: прочтем в сердце, готов ли отдать жизнь? И все же он ощущает, как начинает быстрее бежать кровь, словно вновь слышит свист пуль и звон клинков. Скука мирных дней, бессмысленные пьянки, смотры, парады… может хоть так удастся выбиться из череды тоскливых будней, обрести смысл существования?

Ему подают листок бумаги, перо, предлагают ответить на вопросы. Обязанности человека к Отечеству, к самому себе, к своим ближним? Ну что ж, его научили, что писать в ответах — извольте господа, если невозможно обойтись без этой театральщины. Снова завязывают глаза, куда-то ведут.

— Приведите его к «Востоку».

К востоку? Ах да, Восток у них — место, откуда исходит мудрость веков, или что-то в этом роде. И снова вопросы, и кто-то шепчет в ухо, что нужно отвечать. Холодная сталь упирается в грудь, острие прокалывает кожу. Бывало и хуже. Бывало, что не только шкуру, но и тело пробивала насквозь сталь или свинец.

— Ты жаждешь света и хочешь стать членом нашей ложи?

Откровенно говоря, мне все равно, но, почему бы не попробовать?

Левую руку окунают в воду, кто-то тычет в вену острием, по руке течет что-то теплое. Кровь? Нет, господа, я знаю, как стекает кровь и тело становится словно чужим. Ваши ужасы до ужаса театральны, уж простите за каламбур. Зачем мне это? Господи, что я здесь делаю?

Но вот повязка снята. Свечи, люди в темных одеждах поздравляют, жмут руку. Смешно… Лица серьезные, как у заговорщиков: Пестель, Каховский, Рылеев. Неужели я один такой — великовозрастный болван, попавшийся на эту удочку? Нет, вот там, у стены Волконский. Прячет лицо в тени. Что, князь, и вам захотелось разгорячить кровь если не в сражении, то принадлежностью к тайному обществу? Свобода, равенство, братство? Уроки, приобретенные у побежденных впрок не идут, вы не забыли? Или вы и впрямь метите в Наполеоны? А если впереди не скипетр, а виселицы и каторга? Многие ли из вас останутся верными клятве? Сомневаюсь…

— Выходите.

Корсаков не сразу понял, к кому обращаются, так как весь еще был среди ниспровергателей царских оков. Его взяли под локоть, помогли выйти из автомобиля. Вместе с провожатыми он поднялся по нескольким ступенькам. Пол дрогнул, на мгновение ушел из-под ног. Похожее ощущение Корсаков испытал в скоростном лифте на Останкинской башне. Леня, помнится, любил ресторан «Седьмое небо» и они были чуть ли не завсегдатаями этого заведения. А потом башня сгорела. Хорошо горела башня — Леня рассказывал, как привез раскладной пластиковый стол с зонтиком, стулья, купил выпивку и устроился с комфортом посмотреть, как горит чудо инженерной мысли. То ли он слишком картинно выпивал, то ли уже забыл, как гордилось старшее поколение москвичей Останкинской телебашней, но через пятнадцать минут его поколотили, сломали стол и стулья, а явившаяся на крики милиция забрала его в вытрезвитель, хотя напиться он еще не успел.

Несколько шагов вперед, хлопнула дверь, с глаз Корсакова сняли повязку и он, моргая, огляделся. «Все-таки они сектанты», — подумал он, не очень удивляясь обстановке. Видимо, был подготовлен постными лицами своих похитителей и их почти монашеским облачением к чему-то подобному.

Он стоял перед обширным столом, занимавшим треть кабинета. Стены были обшиты деревянными панелями, вдоль стен располагались книжные полки. Напольные канделябры, каждый на три свечи, освещали кабинет, оставляя в углах полумрак. Под высоким потолком, судя по отблескам света, угадывалась тяжелая хрустальная люстра. Было тихо, как в могиле, только потрескивание свечей нарушало эту загробную тишину. За столом, откинувшись на спинку кресла, сидел его новый знакомый — мужчина со значительным и волевым лицом. Слева от него стоял серебряный подсвечник. Приглядевшись, Корсаков узнал его — это был подсвечник из потайной комнаты, которую они с Трофимычем обнаружили в особняке на Арбате. Руки мужчины лежали на подлокотниках, а сам он, склонив голову, наблюдал за Корсаковым.

— Ну, и как впечатление? — спросил он.

— Впечатление такое, что мы в склепе, — ответил Корсаков, и опустился в кресло, стоявшее перед столом. «Немного нахальства не повредит, — подумал он, — хотели бы убить — уже убили бы».

Мужчина подался вперед и взял что-то со стола. Игорь разглядел футляр с картами Таро, который у него забрали еще в квартире Ирины. Тогда он не придал этому значения, теперь все выглядело совсем по- другому.

— Так вот зачем я вам был нужен, — сказал он. — Неужели эта колода настолько ценная, что стоит нескольких человеческих жизней?

— О стоимости подобных вещей могут судить лишь знающие их назначение, — мужчина поднял руку.

Из— за спины Корсакова возник слуга, а может охранник, с серебряным подносом в руках. На подносе одиноко возвышался пузатый бокал, на треть наполненный темной жидкостью.

— Прошу вас, — хозяин кабинета сделал приглашающий жест.

— Знаете, я как-то не испытываю жажды, — отказался Корсаков.

— Боитесь, что отравим? Ну, подумайте: нужна нам ваша смерть или нет?

Корсаков честно подумал и взял бокал.

— Не представляю, зачем вам все это нужно. У меня от происходящего ощущение плохого спектакля, — он поднял бокал, — ваше здоровье э-э… простите, не знаю, как вас величать.

— Ну, скажем, Иван Иванович, — усмехнулся мужчина.

— Банально.

— Тогда: Александр Сергеевич.

— Нескромно.

— Выбирайте сами, уважаемый Игорь Алексеевич, однако, не заставляйте меня ждать, — в голосе мужчины зазвучал металл, глаза впились в Корсакова.

Игорь вздрогнул, почувствовав, как мешаются в голове мысли, слабеет воля. Разозлившись, он