Руководимое Константином Бесковым «Торпедо» отлично начало сезон пятьдесят шестого — я всегда помню, что матч, в котором Стрельцов вернул мне ощущение праздника 2 мая, проходил при его тренерстве победившей «Спартак» стороны.
Спустя годы я с большой — до бестактности — настойчивостью расспрашивал и Бескова, и Валю с Эдиком о сезоне, когда их таланты объединились (точнее, могли бы объединиться) под торпедовским флагом. И слышал весьма уклончивые ответы — чувствовалось, что ни тренеру, ни игрокам особого удовольствия воспоминание о попытках давнишнего сотрудничества не доставляет. За прошедшие годы они пришли к однозначно высочайшей оценке друг друга, что Бескова с Ивановым все равно не вполне примирило (они ведь еще и возглавляли конкурирующие в более поздние времена команды), а Стрельцову тема не представлялась такой уж интересной, и потом он в гораздо большей степени, чем Константин Иванович и Кузьма, умел сознавать себя виноватым, но, как и они, предпочитал вслух ни о чем подобном не говорить.
Да Бесков и не виноват ни в чем перед торпедовскими фаворитами…
Ходил по Москве слух, что Константин Иванович предложил заводскому начальству отчислить Иванова со Стрельцовым — и тогда он обязуется сделать классную команду. А заводское начальство предпочло, мол, отказаться от услуг оригинала-тренера.
Само собой, ничего подобного Бесков никому не говорил. Но остряки правильно угадали направление его рабочей мысли. Бескову всегда хотелось сделать команду своими руками от начала до конца — и более всего любил он игроков, мастерство которых возрастало от предложенных им на тренировках упражнений — и, действительно, разве же не обязаны ему всем или многим Гаврилов, Черенков, Мостовой, Шалимов, Хидиятуллин, Родионов, Дасаев… Перечисляю, заметьте, лишь самые громкие имена.
Для «Торпедо» Константин Иванович отыскал в Горьком Славу Метревели. Метревели — выдающийся игрок двух замечательных клубов и сборной СССР. Чемпионом страны он становился и в торпедовском составе, и через четыре года в тбилисском «Динамо». Бесков взял в штат Николая Маношина. С отцом Валерия Воронина Бесков вместе служил в армии — и когда тот привел к нему на просмотр шестнадцатилетнего сына, сразу же привлек его в дубль «Торпедо».
В своей тогдашней эйфории Иванов со Стрельцовым не видели для себя необходимости в тренере с волевой концепцией игры. Дарованная им Морозовым свобода действий казалась привлекательнее. На установках у Константина Ивановича они скучали, а Стрельцов однажды попросил тренера быть в разъяснениях плана на предстоящую игру немножечко покороче… Стрельцов воспринимал Бескова на тренировочных занятиях как великого футболиста недавнего прошлого — и радовался просто по-детски, когда в двусторонних играх делал ловкую передачу Кузьме прямо из-под носа у пытавшегося отобрать у него мяч тренера.
Но никаких конфликтов между ними не наблюдалось.
В рассказах Бескова о работе в «Торпедо» я никогда не слышал имен ни Стрельцова, ни Иванова — он очень хорошо говорил о них вообще, но вне контекста работы с ними в «Торпедо»: Иванов поиграл у Константина Ивановича еще и в сборной шестьдесят третьего — шестьдесят четвертого. Охотнее тренер вспоминал, как поставил в центре нападения Ивана Моргунова, когда защитники приготовились противостоять Эдику, а тот их накручивал с места инсайда. Или о том, как в отсутствие фаворитов Юрий Золотов сделал «хет-трик» в международном матче.
Конфликт у Бескова, стоивший ему должности, возник с торпедовскими середняками. Тридцатилетние и старше середняки быстро почувствовали опасность со стороны лелеемой тренером в ближайшем, да и дальнем резерве молодежи — и вовремя приняли меры: настроили против Бескова заводскую администрацию. Уверяли начальство, что динамовец посягает на их торпедовские традиции. Не будем судить интриганов и жалобщиков слишком уж строго — им, людям не шибко грамотным, не имевшим никаких тылов, казалось страшным преждевременное расставание с командой мастеров.
А вот Иванову и Стрельцову, чьим позициям в команде ничего не грозило, наверное, следовало бы поддержать такого перспективного для «Торпедо» тренера. Но эгоизм молодости и занятость в сборной отвлекали лидеров от проблем законфликтовавшего с ветеранами Константина Ивановича.
От перемены Бескова на Маслова Иванов со Стрельцовым ничего не прогадали — и, скорее всего, ласковое слово обожавшего обоих форвардов «Деда» важнее для таких игроков, чем самые прогрессивные тренерские идеи. Валентин Козьмич, множество лет проработавший тренером, рассердился на меня, когда я сказал про одного нелюбимого им торпедовского тренера, что у того нет идей. «Какие идеи? Подбирается хороший состав, хорошая компания…»
Маслов принял команду у Бескова. И когда в наступившем сезоне «Торпедо» поднялось как никогда прежде высоко, никто о Бескове не сожалел и не вспоминал уже.
Ну это ладно — удивительно, что никто не вспомнил про Константина Ивановича и позднее, после шестидесятого года. При том, что даже в богатой свершениями биографии тренера Бескова интеллектуальная инвестиция его в «Торпедо» дорогого стоит.
Бесков пришел работать в ФШМ, откуда отозвали назад в «Торпедо» Маслова.
Академик-физиолог Иван Павлов высказался в том смысле, что они с Зигмундом Фрейдом рыли свои тоннели в поисках, по сути, одного и того же, чем, вероятно, смутил и озадачил во всем несогласных между собой последователей противоположных школ.
От тренеров не дождешься великодушия, подобного павловскому, — в их работе, неотъемлемой от конкретной соревновательности, признание хоть каких-нибудь достоинств за соперником скорее мешает.
Польстило бы Маслову сравнение его с Фрейдом? Не уверен, что «Дед» слышал о нем, но, если бы и слышал, никому бы о том не сказал — не захотел бы выходить из образа, к пребыванию в котором всех приучил и в котором сам чувствовал себя уютно, как в заношенной кофте или растоптанных валенках. Те же, кому хотелось выглядеть культурнее и умнее Маслова, завидовали его таланту самородка, распространяли байки о том, как он признал однажды, что Пушкин это тот же Гарринча в своем деле, раз умеет писать и «лесенкой», словно Маяковский, и душевно, как Есенин. Я понимаю, что «Дед» не кончал ни Оксфорда, ни Кембриджа, но не исключаю, что простотой своей слегка бравировал. Ему важен был теснейший контакт с игроками — и он достигал его, оборачивая нужную ему для внедрения в сознание игроков мысль в оболочку, не отталкивающую ни малейшей наукообразностью. Он настаивал на том, что практику предпочитает всяческим теориям.
Сомневаюсь, чтобы Бесков был меньшим, чем Виктор Александрович, практиком. Но ему нравилось, когда в нем видели белую ворону тренерского цеха. Он бы не отказался от сравнения с Иваном Павловым, раз тот признанный академик. Но больше всего Константин Иванович любил параллели с театральным миром, с деятельностью величайших режиссеров. Свою книгу, собранную журналистом из газетных интервью с тренером или ранее опубликованных выступлений в печати, он назвал «Моя жизнь в футболе». Под Станиславского.
Маслов был на десять лет старше Бескова. Положение его в футбольном обществе позволяло ему или даже обязывало его позаботиться о книге мемуаров — никто из советских тренеров, кроме Лобановского, не выигрывал такое количество раз чемпионаты и Кубки, как «Дед». Но Виктор Александрович никаких воспоминаний не оставил. Не думаю, что причиной тому скромность человека с восемью классами образования. Маслов регулярно приходил в редакцию спортивной газеты на улицу Архипова, где в отделе футбола трудился его приятель Александр Виттенберг, выступавший в печати под псевдонимом Вит. С дядей Сашей Витом я был знаком, когда короткое время служил в этой редакции. Мы иногда выпивали и разговаривали…
Сегодня в спортивную и, в частности, футбольную журналистику приходят сразу — и всю дальнейшую жизнь живут опытом, приобретаемым в общении с игроками, тренерами и коллегами сходной судьбы. А в сороковые — пятидесятые годы спортивными журналистами становились люди, сильно потрепанные жизнью, обычно уволенные из центральных газет за беспартийность, излишнюю разговорчивость на запрещенные темы или за еврейскую национальность; кое-кто из них бывал репрессирован, а другие смертельно боялись пойти за ним следом. Как правило, это были люди, получившие хорошее образование, читавшие книги, не переиздававшиеся при советской власти. Писали свои корреспонденции или статьи они не слишком выразительно — не хотели новых неприятностей, да и
